Онлайн книга «Борель. Золото»
|
Вместо Боровского ревкома был создан районный исполком. Уполномоченные съезжались еще за день-два до собрания и без дела болтались в конторе, клубе и по мастерским, мешая работать. Валентина целые дни проводила в конторе, помогая Качуре и Насте, которая теперь была выделена женоргом. Вечера проходили в клубе, шли репетиции. В постановке принимали участие Василий, Лоскутова, два приезжих техника и Настя с Валентиной. Женщины, ребятишки и молодежь с любопытством облепляли окна клуба. Смех, визг и остроты слышались с самых сумерек и далеко за полночь, а в разбитые окна то и дело летели комья мягкого снега. Валентина играла молодую девушку, героиню гражданской войны, готовилась к пению и в то же время режиссировала всю постановку. Лоскутова часто мучила Валентину пустыми, казалось ей, разговорами. — Представьте, Валентина Ивановна, этот михрютка, Медведев, сжал мне руку до синяков! Ух, и силища! Мне кажется, он очень сильный как мужчина… Как вы думаете? И она хитро заглядывала в лицо Валентины своими круглыми глазами. — Вчера он предложил мне знаете что? Осмотреть его… Представьте, какая интересная штука! — Ну и что же? — медленно краснея, спрашивала Валентина. Лоскутова делано смеялась, пытаясь придать лицу жизненность и веселость. — Как это?.. Разве вы не понимаете, с какой это целью делается, то есть просит он? Не знаете?.. Какая вы скрытная… Будет вам невинность корчить… В наше время это не годится… — Ничего не понимаю, — говорила каждый раз Валентина и отходила от нее. — Не понимаете? — крикнула один раз Лоскутова. — А чем же вы объясните ваш поступок? — Какой поступок? — удивилась Валентина. Лоскутова погрозила ей пальцем и цинично расхохоталась: — Подумаешь, какая девичья память! А что значили ваши поцелуи на кухне? Валентина покраснела и с искаженным от злобы лицом шагнула к ней. — Если вы еще раз намекнете мне на вашу же собственную подлость, то… Лоскутова сразу сделалась маленькой, как будто ее ударили чем-то тяжелым, а Валентина брезгливо скривила губы и отошла. На сцене фельдшерица играла любовницу, а Василий — любовника-офицера. Валентине казалось, что они обнимались и целовались во время репетиций не искусственно, и, затаив глухую тревогу, она брезгливо отворачивалась. Вечер устраивался накануне съезда. К сумеркам Валентина с Настей окончательно закончили установку сцены и украшение клуба. На стенах были прибиты вензеля из пихты. Зал также был обвешан и уставлен елками и пихтовыми ветвями. Яркий свет стремительно падал на хорошенькую сцену, делая ее еще более привлекательной. Настя радовалась, как девочка, и смеялась: — Мотри-ка, девка, как игрушечка! Я только один раз видела представление. Ведь я здесь выросла и никуда не выезжала… Ах, а какая же вы мастерица, Валя! Делегатский съезд в это время заседал в конторе. За стеной был слышен голос Василия — голосовали за кандидатов в президиум съезда. — Кто за? — Против нет? — Оглашаю результаты… После этого послышался скрип скамей, тяжелый топот ног и разговор. — Кончилось… Идут, — сказала Валентина Насте, — собирай артистов! И не успела еще сделать что-то важное, как в дверям подвалила гудящая толпа. Впереди шел Василий с Рувимовичем, после — делегаты съезда, а за ними в давке и криках шли женщины, ребятишки, рабочие и молодежь. Места были заняты в несколько минут. Взрослые сгоняли молодняк, бабы ссорились между собой, придавленные ребятишки кричали благим матом. Кто-то внес предложение удалить женщин, пришедших с детишками. Собравшиеся дружным ревом поддержали его. Бабье руганью покидали захваченные места и протискивались к дверям обратно. Когда публика разместилась, за сценою подали звонок, и шум начал понемногу стихать. На сцене появился Василий. Его голова чуть-чуть не доставала до лампочек. — Вишь ты, чертоидол, как вымахал! — крикнул кто-то сзади. — Смотри, потолок поднимешь, сохатый! — Да заткнись ты, брехло лесное, а то выведем! — Духу не хватит вывеети-то! Василий переждал, пока шум окончательно стих, и начал говорить… Он говорил, как всегда, громко и недолго, встряхивая тяжелыми волосами. — И вот здесь, на развалинах и из развалин, мы скоро начнем выжимать золотой фонд… Мы сделали крутой перевал. А вы помните, как страшно было стоять на самой вершине?.. Месяц тому назад здесь был тунгусник с крепким запахом проклятого самогона, теперь — вот рабочий клуб с электрическим светом и насчет брюха спокойно… Валентина не слышала последних слов Василия. Прижавшись к косяку окна, она усиленно натягивала на уши свою пыжиковую шапочку и крепко сжимала зубы. В зале захлопали, закричали, и снова послышался глухой шум. — Ну, надо начинать, — сказал мимо прошедший Василий, — видите, мы вас авансом похвалили… Жарьте, товарищ Сунцова! Он сбросил кожаную тужурку и надел шинель. Лоскутова, уткнувшись в маленькое карманное зеркало, растирала какой-то мазью лицо и хихикала. — Видать, «не без греха кукушка хвалит петуха»… Режиссер, очухайтесь! Что с вами — столбняк? Это безобразие, ваш первый выход! Валентина взглянула на нее непонимающими глазами и, спохватившись, быстро начала одеваться. «Нет, он любит меня, — думала, давая первый звонок. — Но зачем же тогда он связывается с этой женщиной?» — Ну, давай второй! — крикнул Василий, звеня шпорами. — Да мы сегодня обязательно провалим! — вставила Лоскутова, нарочно придавая негодующий тон своему голосу, и пошла на сцену, улыбаясь Василию. Валентина видела, как Василий оглядывал фельдшерицу с ног до головы смеющимися глазами, но не понимала — насмешка это или восхищение. Фельдшерица была одета в голубое тонкое платье без рукавов и с глубоким декольте. Как только поднялся занавес, зал задрожал от хохота. В задних рядах не прекращались смешки: — Ого-го! — Вот это — баба! — Ох, и мягкая!.. И зубы золотые… — Мотри, мотри, как репа, белая, у, язви ее. Знамо, офицерская!.. — А он-то! Он-то! — Вишь, норку кверху дерет, как жеребец. — У-у! Сволочи, какие гладкие. — Гляди, руку лижет, ах, шпана! — Ого-го! — Да тише вы, лешаки, а то выведут! — Ой, ой! Ты что щиплешься, филин большеголовый? |