Онлайн книга «Дорога уходит в даль... В рассветный час. Весна»
Когда на сцене появляется Леля – в чепчике Луизы Миллер, с молитвенником в руке, – я крепче сжимаю руку мамы. Во все глаза смотрю я на эту стройную белокурую девушку. Кто это? Леля? Да, конечно, это Леля, но вместе с тем словно и не она. Какое достоинство во всех ее движениях, как ясно светятся ее синие глаза, как чудесно-музыкально звучит ее нежный голос! Это Луиза Миллер, та, которая полюбила знатного юношу, Фердинанда. Она – умница, она понимает, что полюбила его не на радость, а на горе, что ждут ее не розы, а острые шипы. От этого такая тоска и страх в ее голосе, когда она говорит знакомую мне фразу: – О Фердинанд! Меч навис над твоей и моей головой: нас разлучат… Леля играет так правдиво, так просто и искренне, что весь зрительный зал охвачен горячим сочувствием к Луизе Миллер! После каждого акта гремят аплодисменты и вызовы: – Мухина-а-а! Мухина-а-а! А после конца представления публика устраивает Леле настоящую овацию. Молодежь – студенты, курсистки, воспитанники гимназий, – столпившись около сцены, хлопает, не жалея ладоней, кричит, не щадя своих легких и чужих ушей. Леля без конца выходит кланяться. Она устала, это заметно, но она светло улыбается и смотрит на нашу ложу. – Сашка! – говорит Валентина. – Пойдем к Леле за кулисы… – Хочешь? Хочу ли я! За кулисами полутемно, мы ежеминутно натыкаемся на всякие неожиданные вещи – тут и нарисованные кусты, и фанерная дверь, и кусок стены с бутафорским окном. В темноте Валентина попадает ногой в металлическую доску, при помощи которой за кулисами «делают гром», когда, по пьесе, происходит гроза. Рабочие сцены тащат куда-то колонны, которые только что так величественно возвышались в зале у гордой леди Мильфорд. Сейчас, вблизи, видно, что колонны сделаны из холста, раскрашенного под мрамор, они болтаются беспомощно и жалко, как оболочки игрушечного резинового шарика, из которого вытек воздух… Вот мы входим в тесную актерскую уборную, где Леля уже сняла с себя костюм Луизы Миллер. Накинув халатик, Леля осторожно смывает кольдкремом грим с лица. – Молодец, Лелька! – шумно обнимает ее Валентина. – Я знала, что будет хорошо, но что так хорошо – даже не ожидала! Сегодня я окончательно поверила в тебя, рожа ты моя дорогая! Только собралась Леля ответить на горячие слова Валентины, как в уборную входит Володя. Он стоит перед Лелей и смотрит на нее сияющими глазами. Он и Леля ничего не говорят, только глядят друг на друга. Мы с Валентиной тихонько уходим. В коридоре Валентина останавливается. – Дурачки… – говорит она, утирая глаза. – Ребятишки… Но до чего милы, негодяи окаянные! А назавтра – студенческий бал… И – беда! Такая беда, как град, побивающий весенний цвет на яблонях и вишнях! Все уехали на бал. Еще днем приезжал парикмахер, пан Теодор, причесал и завил маму, Валентину и Лелю. Все они оделись в легкие бальные платья, прикололи свежие весенние цветы и уехали в Офицерское собрание, в зале которого состоится бал. На кресле приготовлен для папы фрак, на столе лежат парадная фрачная рубашка с крахмальной грудью, галстук и перчатки. Когда папа вернется от больных, – если он вообще вернется раньше утра, у него ведь никогда ничего не известно! – он наденет все это великолепие. Я наперед знаю, как это произойдет. Папа будет одеваться, теряя запонки, не попадая в петли, ругая фрак «идиотом», а крахмальную рубашку – «мерзавкой»… Я уныло и скучно брожу по квартире, где Юзефа прибирает разбросанные в предбальной суете вещи. Конечно, Юзефа при этом ворчит вовсю – на то она и Юзефа! – Побежали! Поскакали, гоп-гоп! А куда, а зачем? Спроси их! Нашли себе судовольствию! Какая же это судовольствия, я вас спрашую! – А что такое удовольствие, Юзенька? – Настоящая судовольствия, – оживляется Юзефа, – это в баню пойти! Попариться, нашмаровать (намазать) волосы репейным маслом! Апосля того – чай пить… С брусничным соком! Вот это настоящая судовольствия! – Юзенька, я погуляю немного около дома. Можно? – А чего ж? Иди. Только не больш, как на полчаса… А я, – Юзефа сладко зевает и крестит рот, – полежу… Я брожу по нашей улице недалеко от дома. Какое-то странное томление, как перед грозой, разлито в воздухе. Словно все перестало дышать… На небе догорает закат, пурпурный и грозный, – это завтра будет ветер, непогода. Стою и смотрю, как вечерний сумрак постепенно стирает с неба краски пожара. И вдруг меня осторожно, негромко окликает знакомый голос: – Пс-с-ст! Пс-с-ст! Сашенька! Я растерянно озираюсь. Кто меня зовет? – Зайди за угол. Скорее! За углом меня ждет… Вацек. Он очень встревожен, беспокойно оглядывается по сторонам: – Беги, Сашенька, до Свиридовых… Скажи Борису… Я не сразу соображаю, что «Борис» – это Володя. – Скажи Борису: беда! Лысого взяли и Михаила тоже. – А Володя на бал поехал! С Лелей… – Ни, не поехал он, потом подъедет. А сейчас сидит, товарищей дожидает… Скажи: не придут, забрали их, в полицию увели… Беги, Сашенька, пре́ндзей (скорее)! И Вацек исчезает за углом, как бы и не было его. Торопливо вбегаю в наш подъезд. Поднимаюсь по лестнице, забирая ногами по две ступеньки сразу. – Володя! – врываюсь я к Свиридовым. – Вацек велел сказать: Михаила и Лысого забрали. И чтоб ты никого не ждал: не придут. Наморщив лоб, Володя что-то напряженно соображает. Он быстро сует мне в руки сверток, перевязанный крепкой бечевкой: – Отдай это Юзефе спрятать… Унесешь? Осилишь? – Подумаешь! – говорю я, хотя сверток и тяжелый: наверно, в нем книги или бумаги. – Снесешь – возвращайся, Сашурка! Поможешь мне почиститься… И он показывает на стоящий в углу чемодан. Я не сразу соображаю, к чему чемодан, если человеку надо почиститься. По-моему, для этого всего лучше щетка! Но тут же понимаю: наверно, в чемодане лежат вещи, которые надо унести… Со всех ног уношу сверток к нам в квартиру. Бужу Юзефу: – Юзенька, вставай! Скорее! Сейчас придет полиция… При слове «полиция» Юзефа мигом вскакивает. – Якая полиция? – бормочет она, глядя ошалелыми глазами. – Куда яна придет? – К Свиридовым… Там Володя – один… Надо ему помочь! Мы с Юзефой бежим к Свиридовым. Все дальнейшее происходит с необычайной быстротой. Юзефа уносит чемодан в нашу квартиру: – Под свою кровать запхаю! Мы уносим какие-то бумаги, книги – все, что дает нам Володя. Работаем быстро, бесшумно – просто скользим из свиридовской квартиры в нашу и обратно. |