Онлайн книга «Дорога уходит в даль... В рассветный час. Весна»
Дрыгалка недовольно сморщивается. – Всегда у вас какие-то нелепые затеи, Яновская! Надо говорить просто: именительный – так-то, родительный – так-то и так далее. А вы тут целый роман наболтали! Я послушно затягиваю: – Именительный и звательный – подорожник. Родительный – подорожника. Дательный – подорожнику. Винительный – подорожник. Творительный – подорожником. Предложный – о подорожнике. – Ну, вот так правильно, – говорит Дрыгалка. Но мне не нравится. Правильно, да, но – скучно. И я ничего не вижу из того, о чем говорю. А Павел Григорьевич всегда, что бы мы ни делали – читали, делали грамматический разбор предложения, склоняли, спрягали, – все равно Павел Григорьевич говорил мне: «Ты видишь все это? – упирая на слово «видишь». – Надо видеть, иначе все мертво и скучно, а сама ты – сорока, больше ничего». От этого, читая стихотворение Лермонтова «Когда волнуется желтеющая нива», я видела и колыхание спеющей ржи или пшеницы, и лес, качающийся на ветру, и сливу в сизоватом налете, и ландыш, – все это я видела. И подорожник я сегодня видела, когда склоняла, – кустик закругленных листьев с глубокими морщинками, которые с изнанки похожи на жилы, вздувшиеся на трудовых руках, и то, как колышется среди кустика стрелка подорожника, вся в мелких бородавочках. Когда я была маленькая и угощала моих кукол обедом, стрелки подорожника изображали спаржу. «Пожалуйста, возьмите еще спаржи! – просила я кукол очень вежливо. – Это очень питательно». Дрыгалка, к сожалению, этого не понимает. Она ничего не видит. Она никого не видит. Она видит только то, на что можно обрушить свою злость. Урок чистописания – скучный, как дождик на даче. А для меня еще и пренеприятный – все из-за моего несчастного почерка. «Ужасный почерк! Ужасный!» – ахает учитель, и ему вторит Дрыгалка. – Ужасный! – говорит она и даже закатывает в ужасе глаза. – Просто непозволительный почерк! Подождите, злыдни вы этакие! Мама еще вчера пригласила учителя. Он будет приходить к нам домой. Начнет он со мной заниматься завтра. Я буду очень стараться – почерк у меня станет прелестный-прелестный! Что вы тогда скажете, злые люди? Вам не к чему будет придраться, вы будете вынуждены молчать, а я буду мысленно насмехаться над вами: «Ха! ха! ха! ха!» Уроки кончены. Мы выходим на улицу. Ох, как хорошо, как вольно дышится. Но нам некогда наслаждаться золотым августовским днем: мы должны идти к своим мамам, попросить у них денег, а потом отнести эти деньги Мане – для Кати Кандауровой. Решаем идти сперва к Меле Норейко, потом к Вариной бабушке, к Лидиной маме, а затем к моей. Идем мы весело, шутим, смеемся. Только Меля почемуто на себя не похожа. Она все время молчит, даже иногда вздыхает. Наконец, не выдержав, она берет меня под руку, чтоб я шла медленнее. Когда мы таким образом немножко отстаем от Лиды и Вари, Меля говорит мне негромко и как-то нерешительно: – Знаешь что? Я побегу вперед и посмотрю, кто у нас дома, тетя или папа… А? – А почему? – недоумеваю я. – Разве это не одно и то же? – Ну да! Одно и то же!.. У меня папа – это одно, а тетя – папиного брата жена – совсем не то же! И мне бы хотелось, понимаешь… Ну, одним словом, гораздо бы лучше, если бы мы застали папу, а не тетю. Я побегу, а? Меля летит стрелой вперед, к своему дому. А мы идем медленно, мы немного озадачены загадочными Мелиными словами. Когда мы подходим к дому с большой вывеской «Ресторан Т. Норейко», Меля уже дожидается нас у ворот. Она бросается к нам озабоченная, но довольная: – Где вы копаетесь? Скорее, скорее! И, ведя нас во двор дома, Меля тихонько шепчет мне: – Тетя занята, она грязное белье в стирку отдает. Ресторанное: скатерти, салфетки… А папу я сейчас приведу! Если тетя войдет, вы, смотрите, ничего при ней не говорите! Все это мне не нравится, но отступать поздно. Мы входим в квартиру Норейко. Меля вводит нас в маленькую переднюю. В ней нет даже стульев. Из соседней комнаты доносится негромкий голос, мерно считающий: – Тридцать шесть… тридцать семь… тридцать восемь… – Подождите здесь, я сию минуту… Меля в самом деле через минуту-другую приводит к нам толстого человека с добродушным лицом. – Вот. Это мой папулька… Папулька, это мои коллежа́нки (соученицы)… Папулька, мне нужны деньги – понимаешь? И не марудь, папулька, – слышишь, тетя уже пятьдесят вторую салфетку считает! Скоро кончит… – Деньги? – пугается папулька. – А на что тебе деньги? – Ну, мало ли, папулька, какие у меня расходы? Давай скорее! Папулька ужасно растерян. У него даже взмокли колечки волос на лбу. – Полтинник – довольно? – Папуля! – укоряет его Меля. – Дай канарейку. И поживее – слышишь? Из соседней комнаты доносится: – Шестьдесят восемь… шестьдесят девять… семьдесят… семьдесят один… семьдесят два… – К сотой салфетке подходит! – торопливо шепчет Меля. – Беги скорей к кассирше, возьми у нее канарейку, и конец! Папулька исчезает на одну-две минуты. Затем, вернувшись, достает зажатую в кулаке измятую рублевую бумажку. Испуганно оглядываясь на дверь, отдает деньги Меле. Меля быстро сует их в карман. С этой минуты и Меля, и ее папулька преображаются. С их лиц сходит выражение пугливой настороженности. На папулькином лбу разглаживаются морщины. Отец и дочь весело, радостно обнимаются. Меля шутливо пытается головой боднуть отца в живот. Отец и дочка, видно, любят друг друга. – Дочка у меня, а? – подмигивает нам папулька. – Министерская голова, нет? Но Меля бесцеремонно выталкивает отца из комнаты: – В ресторан, папулька! Там лакеи без тебя все разворуют. Папулька скрывается. Меля торопливо передает папулькину рублевку Лиде: – Прячь, прячь скорее! Между тем в соседней комнате голос, монотонно считавший белье, смолкает. В переднюю, где мы стоим, входит миловидная женщина, толстенькая и кругленькая, как пышка. На лбу у нее – мокрое полотенце, которое она придерживает одной рукой. Другой рукой она запахивает на груди свой растерзанный капот. – Ох, голова! Ох, голова! – стонет она. – Болит, тетечку? – участливо спрашивает Меля. – Не дай бог! Просто на кусочки раскалывается. Пропади оно, это ресторанное белье! Пока считаешь, глаза на лоб вылезут… А это кто? – вдруг замечает нас Мелина тетя. – К кому пришли? Зачем? – Это, тетечку, мои подруги пришли… В гости… – Ох, тесно у нас тут!.. Какие уж гости! – неприветливо говорит Мелина тетя. – Тебе обедать надо… |