Книга Жестокая жара, страница 48 – Ричард Касл

Никки открыла дверцы антикварного шкафа, ощупала карманы нескольких костюмов, но ничего не обнаружила. Ничего не нашлось ни в туфлях, ни в единственной пустой сумке, висевшей на медном крючке.

— Все остальные ее вещи лежат здесь, — продолжала Лизетт, отодвигая мольберт и указывая на большой ящик внизу встроенного шкафа.

Открыв ящик, Никки обнаружила точно такой же порядок, как и во всей квартире. Чистое белье, бюстгальтеры, носки, шорты, футболки — все аккуратно сложенное — хранилось в прозрачном пластиковом контейнере. Хит опустилась на колени, открыла крышку и перебрала вещи, затем тщательно сложила все и вернула на место. Рядом с контейнером стояла пара кроссовок и лежал велосипедный шлем. Она осмотрела их, но ничего не нашла.

— Благодарю вас, — произнесла она, закрыв ящик и ставя мольберт обратно, туда, где на ковре остались отметины от его ножек.

Когда они вернулись к сидевшему в гостиной Эмилю, Рук спросил:

— У Николь здесь не было компьютера? — Мадам Бернарден покачала головой, и он продолжал: — А как насчет почты? Ей сюда не приходили какие-нибудь письма?

— Нет, никаких писем не было.

Но Хит и Рук заметили, что лицо его при этом помрачнело.

— Мне кажется, вы не уверены насчет почты, — сказала Никки.

— Нет, я совершенно уверен в том, что никаких писем она здесь не получала. Но ваш вопрос напомнил мне о том, что недавно какой-то человек тоже интересовался этим.

Хит вытащила блокнот и окончательно превратилась из гостьи в полицейского.

— Кто вас об этом спрашивал, месье Бернарден?

— По телефону. Дайте мне подумать. Он произнес имя так быстро. С американским акцентом… и, по-моему, он сказал… Сикрест, да, мистер Сикрест. Сказал, что он деловой партнер моей дочери. Назвал меня по имени, и у меня не было причин сомневаться.

— Разумеется. И о чем конкретно спросил вас этот мистер Сикрест?

— Он волновался насчет того, что некую посылку, предназначенную для Николь, могли ошибочно отправить сюда. Я сказал ему, что к нам не поступало никаких посылок.

— Он не описал эту предполагаемую посылку, не сообщил, что в ней могло быть? — спросил Рук.

— Гм, нет. Как только я ответил, что мы ничего не получали, он быстро попрощался и повесил трубку.

Хит принялась расспрашивать его о голосе звонившего — возраст, акцент, тембр, — но старик не смог сказать ничего определенного.

— Вы помните, когда именно это произошло?

— Да, несколько дней назад. В воскресенье. Вечером. — Хит записала, и он спросил: — Вы считаете этот звонок подозрительным?

— Трудно сказать, но мы все проверим. — Никки протянула ему свою визитку. — Если вспомните что-нибудь еще и особенно если кто-нибудь начнет снова расспрашивать вас о Николь, пожалуйста, позвоните по этому номеру.

— Очень приятно было с вами познакомиться, Никки, — произнесла Лизетт.

— Мне тоже, — ответила Хит. — Вы позволили мне заглянуть в незнакомую прежде часть жизни моей матери. Жаль, что от нее мне не удалось в свое время узнать больше.

Мадам Бернарден поднялась.

— Знаете, Никки, я хотела бы, чтобы вы взглянули на одну вещь. Возможно, она покажется вам интересной. Excusez-moi. [84]

Хит снова села, и, пока Лизетт не было, Эмиль долил вина в бокалы, хотя из них почти не пили.

— Мои родители познакомились, когда мама играла на коктейле в Каннах, — произнесла Никки. — Отец сказал, что она зарабатывала на жизнь игрой на вечеринках и уроками фортепиано. Может быть, она начала заниматься этим здесь, в то лето, когда останавливалась у вас?

— О да. С гордостью могу сказать, что я был ей полезен в поисках работы.

— Вы были связаны с музыкальным миром? — спросила она.

— Никоим образом, разве что пел в ванной, — улыбнулся он. — Нет-нет, я тогда занимался коммерческим и корпоративным страхованием. На этой почве познакомился с одним владельцем инвестиционного банка — он был американцем, но жил в Париже; вскоре он стал другом нашей семьи. Николь его так обожала, что называла Oncle Тайлер.

— Дядя Тайлер, — перевел Рук.

— Превосходно, — сказал Эмиль и подмигнул Никки.

Та, повинуясь какому-то инстинкту, спросила фамилию этого «дяди».

— Тайлер Уинн. Очаровательный человек. За последующие годы он множество раз помогал мне в поисках клиентов. У него были обширные связи с международными инвесторами, и он знал всех крупных парижских бизнесменов. Великодушие Тайлера распространялось не только на меня. Нет-нет. Когда Николь приезжала на каникулы из Бостона, он находил ей подработку в качестве учительницы музыки у детей богатых людей. Для нее это было полезно, и платили очень хорошо.

— И еще это не позволяло ей ввязываться в неприятности, — добавил Рук.

Эмиль поднял указательный палец.

— Самое главное.

Никки подсчитала в уме и спросила:

— Итак, этот Тайлер Уинн также находил клиентов для моей матери в то лето?

— Именно. Синди оказалась такой хорошей учительницей, что вскоре у нее отбою не стало от клиентов. Тайлер рекомендовал ее знакомым, за одной работой следовала другая. Клиенты, у которых были загородные дома, даже предлагали вашей матери ехать вместе с семьей на les vacances, [85] чтобы их дети могли продолжать обучение. Неделя в Портофино, неделя в Монте-Карло, потом Цюрих или Амальфийское побережье. Проезд, отдельная комната, питание, все высшего класса. Неплохо для девушки, которой всего двадцать один, да?

— Если только она не собиралась посвятить жизнь совершенно другому занятию, — возразила Никки.

— Ах, Никки, вы снова напомнили мне свою мать. Вы очаровательны, но долг для вас превыше всего. — Он отпил вина. — Вспомните, что сказал один из наших философов: «В человеческом сердце происходит непрерывная смена страстей, и угасание одной из них почти всегда означает торжество другой». [86]

Поиски, казалось, придали Лизетт сил, и она быстро вошла в комнату, держа в руках шкатулку для сувениров, размером примерно с обувную коробку. Шкатулка была отделана бордовым шелком с белым узором, в петли продеты бордовые ленты.

— Вижу, я ходила слишком долго. Эмиль опять цитировал «Максимы», — произнесла она, подойдя к Никки. — В этой коробке — старые фотографии Синтии, где она снята вместе с Николь, есть фото из ее путешествий. Синди всегда писала нам и присылала фотографии. Если вы не против, я сейчас не буду просматривать их с вами. Для меня это слишком тяжело, — и она протянула коробку. — Пожалуйста.