Онлайн книга «Ольга, лесная княгиня»
|
– Вас? – Он подтянул меня к себе поближе, но я отодвинулась и снова отняла руку. – Ты тоже поедешь? – Я всегда буду сопровождать ее. – Ну, красивые девушки у нас лишними не будут… Он попытался меня обнять, но я выскользнула и встала. – Стой, ты куда! Он протянул свои длинные руки, чтобы поймать меня, но я отскочила к двери. – Мы уже все решили! Я припала к дверной щели, пытаясь разглядеть в сумерках: нет ли кого поблизости, не увидит ли кто, как я выхожу из нетопленой бани? В это время меня обняли сзади, разгоряченное лицо Мистины уткнулось мне в шею под косой. – Ну, куда ты? – бормотал он, целуя меня в шею. – Не спеши. Побудем еще… Может… – Ты сдурел совсем! Я отпихнула его изо всех сил, толкнула дверь и выскочила наружу, уже не заботясь, есть ли кто рядом, и пустилась бежать к Эльгиной избе. Сердце колотилось, пробирала дрожь, но не от страха, а… не знаю от чего. Щеки горели, я была возмущена и в то же время фыркала от смеха. Вот дурень! Но уже возле двери Вальгардовой избы я перестала смеяться. Если наш замысел сорвется, это дело, что киевский верзила хотел сделать со мной, с Эльгой сделает медведь. Мистина-то еще ничего себе… Я тайком передала Эльге, о чем мы договорились, но о завершении нашей с Мистиной беседы смолчала. Почему-то я знала: ей будет неприятно услышать, что он лез ко мне. Может быть, ей и надо было это знать, но… просто мне не хотелось об этом говорить. Мы легли спать у Домаши на полатях, как почти всегда, но я долго ворочалась и не могла заснуть. Все вспоминалось, как его длинные руки обвились вокруг меня, и от этого начинал ныть живот. Эльга, кажется, тоже не спала. Но я даже не хотела гадать, о чем думает она. Поведу русалку от бора до бора, Ой, рано-рано, от бора до бора! От бора до бора, в зелену дуброву! Ой, рано-рано, в зелену дуброву! Положу русалку под тяжелый камень! Ой, рано-рано, под тяжелый камень! По дороге вдоль реки из Люботиной веси шла толпа девушек с охапками травы в руках. Все были одеты в праздничные поневы и сорочки, с заплетенными косами, с пышными венками на головах – последними перед Купалой. Только одна еще несла в себе силу дикой стихии: идущая впереди была в одной белой рубахе, увитая жгутами из травы и цветов, в огромном венке, закрывающем лицо, с распущенными светло-русыми волосами. Заканчивались русалочьи велик-дни. Развились венки на березах в роще, уплыли цветы вниз по Великой. Оставалось последнее – проводить русалок из земного мира туда, откуда они пришли. Положу русалку под тяжелый камень! Ой, рано-рано, под тяжелый камень! Здесь ей почивати, лето летовати! Ой, рано-рано, лето летовати! Здесь ей почивати, зиму зимовати! Ой, рано-рано, зиму зимовати! Сквозь свисающие на лицо хвосты венка Эльга почти ничего не видела перед собой, и Володея с Беряшей вели ее за руки, держа через спущенные длинные рукава. Она действительно чувствовала себя выведенной из этого мира – кем-то таким, кого сейчас положат под белый камень и оставят там. С тех пор как она побывала у Буры-бабы, ей не было покоя. Хотя, пожалуй, не Бура-баба была в том виновата. Все изменила смерть отца. Эльга никак не могла привыкнуть, что он не вернется никогда, но ей уже приходилось считаться с тем, что его нет. В душе все смешалось: боль потери, чувство беззащитности, тревога перед будущим. Сильнее всего мучила неясность этого будущего. Последние годы она прожила, твердо зная, что ей предстоит: выйти за Дивислава и стать княгиней зоричей. Но необходимость мести за отца развернула ее мысли к другому – опять к Ингвару, сыну Ульва. Это значило – не кривичи, а ильменские поозеры, не Зорин-городок, а Волховец. А еще – для брака с Ингваром не нужно идти в лес к медведю. И сколько мать ни убеждала, что это необходимо для обретения силы, нужной ей как будущей матери сыновей и старшей жрицы племени, что-то в душе Эльги упорно этому противилось. Она слишком хорошо помнила, каким холодным, темным ужасом веяло на нее от косматой фигуры среди ветвей, поразившей ее еще в детстве, и от этой старухи-птицы на полатях, которая пряла ее судьбу… В камне тебе спати Ой, рано, спати! Поле не топтати! Ой, не топтати! Набросав травы под самым боком огромного камня, Эльгу положили на зеленую постель и закидали сверху тоже травой. Похоронили. Вернули земле-матушке. Мы русалку проводили, Рано-рано проводили! В чистом поле схоронили! Рано-рано схоронили! Ушли. Смех и голоса постепенно стихали и наконец совсем растаяли вдали. Уже можно было встать, отряхнуться и идти потихоньку домой, но Эльга продолжала лежать. Приподнимая веки, она видела небо через завесу трав – наверное, так смотрит настоящая русалка из-под земли. От густого травяного запаха кружилась голова, душа воспаряла, Эльга почти не чувствовала своего тела, почти забыла, кто она такая и что с ней. Она будто застыла на развилке и ясно видела две дороги, уходящие в разные стороны. Одна – в сумрак, в чащу леса, откуда веяло темной силой земли. Оттуда смотрели бесчисленные поколения предков ее матери – до старого князя Судислава, который привел свой род на эти берега. За его спиной возвышался Крив, родоначальник племени кривичей и земное воплощение Велеса, похожий на каменного идола с неразличимыми чертами. А совсем в глубине тьмы лежал в берлоге медведь – предок вообще всех людей. Тот самый, который должен был наделить ее силой рожать сыновей, достойных продолжить славу рода. А вторая дорога уводила вверх, в сияние света, но там ничего не было видно. Ясно было только, что нужно подниматься по реке жизни, к небу, откуда текут все реки, но даже ближайший отрезок пути мешало видеть солнце, слепящее глаза. Краешком сознания Эльга понимала, что с ней происходит: сделавшись «умершей русалкой», она встала на тропу богов и может увидеть свою судьбу – ту, что не открыла ей до конца Бура-баба. Получить подсказку, узнать, куда же идти! Хотелось туда – к свету, куда ушли дня три назад киевские посланцы Ингвара, обещавшие увезти ее с собой. К тому жениху, который, должно быть, еще в колыбели требовал кольчугу и шлем. Подальше от всех медведей… Но ничего не было видно. Мешала трава и слепящее глаза солнце. |