Онлайн книга «Дама наизнанку»
|
В 16–10 Алик почувствовал, как его тронули за локоть. Повернув голову. Он увидел все ту же цыганку. — Пришел, серебряный мой? Вот и молодец! Подожди еще минутку… С этими словами красотка скрылась в толпе. "Показывала меня кому-то", — понял Базарджян. Почему-то вспомнилось библейское выражение "поцелуй Иуды". Действительно, не прошло и минуты, как перед ним со стаканом чая в руке возник солидных габаритов мужчина, обладавший воловьей шее и очень широкими кистями рук. — Не возражашь, если я примощусь напротив? — Да стой где хочешь, только порядок не нарушай! — Это я тебя сюда пригласил. — Этот я уже понял. — И ты даже не спрашиваешь, зачем? — А чего спрашивать? Скажешь, наверно, раз звал. — Спокоен и не любопытен… Ну-ну! Вот в этом незнакомец сильно ошибался! Сердце у Базарджяна стучало гораздо сильнее, чем требовалось, а горло пересохло так, что даже отвратительный кофе, который он отхлебнул, показался ему нектаром. — Мне сказали, что на рынке ты новичок? Еще не оброс знакомствами, связями? — Новичок. Да и в агентстве без году неделя. — Это хорошо. Скажи, лишние пятьсот долларов в месяц тебе не помешают? — А кому они помешают? Я таких не знаю! Тут Алик сообразил, что подобная неразговорчивость должна показаться подозрительной: получалось, он притащился на встречу, а говорить не хочет. А ведь не хотел бы, — не пришел. Поэтому он решил проявить интерес: — Что же я должен делать за эти деньги? Эксклюзивно присматривать за твоим павильоном? У тебя там золотые котлы? — Забавный ты парень! То молчишь, то вопросами сыпешь… А делать ты будешь должен то, что тебе прикажу я. Можешь не волноваться, помирать мне, как поется в одной песне, рановато, поэтому приказы самоубийственными не будут. Годится? — Нет, братец, не годится! Или рассказывай, кто ты и чего хочешь, или разойдемся, и разговора не было. — Вот ведь какой любопытный! Но ты должен понимать, что за красивые глаза такие деньги не предлагают! И если я тебе хоть что-нибудь расскажу, ты уже станешь моим соучастником. Может, слышал поговорочку, что в воровской "закон" вход — полушка, а выход — пятак? Кстати, ты меня уже знаешь в лицо… Это, между прочим, может быть для меня опасно, а значит опасно и для твоего здоровья! — Ты, братец, зря меня пугаешь! Я может и молодой, да не дурак. Короче: чего ты от меня хочешь? Ты ведь мне так и не ответил! Будешь опять крутить, уйду. — А ты не дурак, — одобрительно сказал обладатель бычьей шеи, — я рассчитывал, не заметишь, что вопросы твои без ответа остались. Ладно, слушай. Звать меня будешь Большим. О задаче моей тебе знать не обязательно, но я тебе намекну, а ты — поймешь: когда я ее решу с твоей и других людишек помощью — не бесплатной, заметь! — я смогу хорошо устроить тебя на этом рынке. Хочешь, главным сборщиком "черного налика"? Базарджян понимал, что он, а вернее, "новичок охранник", попал в скверный переплет: или соглашайся, или до утра не доживешь, Большой слишком много ему рассказал. И поэтому он решил ослушаться приказа Козлова и начал торговлю. — Тысяча. — Что, тысяча? — не понял Большой. — Говорю, тысяча долларов в месяц. Всесвятский рынок стоит того, чтобы платить мне тысячу! — А очко не треснет? — Тысяча, пока не запросил полторы. Плата за риск, понял? Знаю я, чем ваши игры заканчиваются! А ты от кого? — Что-то, парень, утомили меня твои вопросы! Ладно, кусок, так кусок. По рукам? — По рукам, шеф! — Вот так-то лучше! А теперь доставай бумагу и карандаш. Адресок мне свой запишешь, ФИО, год и место рождения — для начала. — Писать нечем, — старлей показал забинтованную руку, — давай, я тебе продиктую. — А мне — не на чем, — осклабился Большой. — А ты возьми мой блокнот, — показал Базарджян на торчавшие у него из заднего кармана штанов по обычаю всех постовых ментов записную книжку и карандаш. (В былые годы, во времена фраков и смокингов, этот карман назывался "револьверным"). Большой аккуратно записал затребованные данные и засунул книжку обратно. — А когда аванс? — задал закономерный вопрос "продажный" охранник. — При следующей встрече. И не забудь: Минздрав предупреждает: вход — полушка, выход — пятак! ВТОРНИК, 16–11 — 17–03. БЫКОВ Та шо ж такое, товарищи бандиты! — дурным голосом, полным ненаигранного ужаса, запричитал капитан. — Та за шо ж вы надумали меня палити? — Не любит, падло! — сладострастным голосом констатировал Перо, и приблизился еще на несколько шагов. — Ох, не любит! — Колись, гнида, — наклонился к Алексею Хандыбин, — кто тебя к нам прислал? Перо! — отдал он короткую команду своему подручному, который, насвистывая свой любимый мотивчик, в полной готовности стоял рядом. "Качок" резким движением провел горелкой поверх головы Быкова, так, что пламя основательно подпалило волосы и слегка обожгло лоб. Ему было пока не больно, но жутко страшно, особенно страх усилился, когда в тесном помещении распространился запах паленого волоса. Его паленого волоса! — Дядечку Хандыбин, — пуще прежнего заблажил капитан, — нихто меня до тебе не присылав, я сам приихав! Горячев я, Толик, з Запорижья! — Адрес, — страшно улыбнулся директор, — говори адрес, где жил, и где работал! — Хата на вулици Перемоги, семь, а працювал на Жовтневой. — Номер дома на Жовтневой? — рявкнул Перо и еще раз махнул лампой. — Та не помню я. Мабуть, четвертый? — На улице Перемоги, казачок засланный, в доме N7, в двадцать второй квартире, проживает семья Гнатюков! — А автосервис на Жовтневой располагается в доме семь! — поддержал шефа Перо. Однако Хандыбин зыркнул на него глазами. Скорее всего, активное участие заплечных дел мастера в допросе не предполагалось — было очевидно, что всю жизнь объем бицепсов Пера увеличивался в обратной пропорции к количеству серого вещества в его узколобом черепе. Быков внутренне перевел дыхание. Стало ясно, что подозрительного новичка "берут на понт": в хорошо знакомой Алексею квартире на улице Победы, ныне Перемоги, до сих пор жила его тетка Кристина Викторовна Горячева. Что же до здания автосервиса, то оно, насколько Леша мог помнить, располагалось в конце достаточно длинной Жовтневой (бывшей Октябрьской) улицы, и уж никак не могло нумероваться однозначным числом. Осознав все это, капитан почувствовал себя сильным, как Антей [9] , прильнувший к земле. Поэтому он свободной рукой рванул на груди ворот рубашки, и дурным голосом потребовал: |