Онлайн книга «Теплая Птица»
|
Андрей вошел в калитку. По тропинке – мимо кустов смородины и крыжовника – к дому, сложенному из добротных осмоленных бревен. Надавил кнопку звонка. За дверью раздался треск, затем – голос: – Сейчас! Дверь открыла женщина лет шестидесяти. Лицо широкое, глаза слегка раскосые, домашний халат открывает сильные руки в разноцветной сетке кровеносных сосудов. – Вам кого? – спросила женщина, без любопытства рассматривая Островцева. – Я к Анне Владимировне. – А ее нет. Андрей глядел на женщину, ничего не говоря и не торопясь уходить. – Ну, пройдите, – вздохнула та. – Подождёте… Вы, наверно, с ее работы? – Да, – соврал Андрей, переступая порог. – Так может – передать что? Оставляйте смело – я мама ее. – Нет, – Островцев замялся. – Мне бы лично… Здесь было царство запахов – приятных и не очень. Андрей уловил запах шалфея, свежего огурца, петрушки, а еще кошки и картофеля в мундире. Он опустился на лавку в углу – грубую, деревенскую. На окнах занавески с бахромой, на столе – букет полевых цветов. Мать Анюты присела к столу. Жужжала, билась в стекло муха. Пришла кошка, растянулась на полу посреди комнаты; ходики на стене лениво тикали. Молчать стало неудобно, и Островцев собрался заговорить о погоде, но женщина опередила. – Чаю не хотите? – Нет, спасибо. – Да, в такую жару лучше квас… Да вот нету квасу. Хоть бы уж дождик, что ли, пошел. Андрей кивнул. – Земля как камень… Огурцы завяли совсем. А вы сами откуда? Островцев наклонился, погладил кошку, подошедшую к его ногам. – Я на станции Родинка живу. – О, так вам еще дальше ездить, чем Анюте, – на лице женщины мелькнуло сочувствие и вместе с тем незлобивое ехидство. – Рано, наверно, встаете? – В пять. – Ах-ах, – всплеснула руками женщина. Кошка метнулась под лавку, выскочила с мышью и скрылась в чулане. – А вы бы сняли комнату поближе. – Дорого. Андрею стало скучно. – Да, дороговизна. Залаяла собака. Женщина посмотрела в окно. «Идет», – мелькнуло в голове Островцева, и ему стало не по себе: придется ломать комедию перед матерью Анюты. – Идет Анна Владимировна? – спросил он. – Не, соседка в магазин. Андрей поднялся с лавки. – Тогда я, пожалуй, пойду. Завтра на работе переговорим. – А может, спуститесь на поле? Она ведь с жильцом нашим пошла этих самых байкеров смотреть. Андрей встрепенулся. – С жильцом? – С жильцом. Мы ведь уже три года как сдаем комнату. За извивами грунтовой дороги, слегка присыпанной гравием, ревели мотоциклы и слышались крики. Вроде бы совсем рядом, но на деле Андрей уже пару раз останавливался передохнуть: идти под уклон тяжело, приходилось сдерживать ноги, невольно стремящиеся к бегу. Даже здесь, вблизи реки, где земля постоянно подмывается разливом, некоторые умельцы умудрились построить коттеджи. Так и казалось: сейчас дом съедет с фундамента и поползет вниз. У колонки Андрей напился холодной, ломящей зубы воды. Пожалел, что выбросил бутылку из-под лимонада, – можно было бы наполнить. «С жильцом? С жильцом! И ведь – ни гу-гу! „Живу с мамой“!». Ручка чемодана жгла кисть. Островцев подумал о ребенке, зародившемся в этой Анюте и тем самым привязавшим его к ней. Он ужаснулся, поняв, что почти ненавидит и Анюту, и ее ребенка. Моторы ревели, девицы хохотали. Бородачи в черных банданах, скинув косухи, выписывали на «харлеях» круги по черной поляне. Кто-то пытался пересечь речку на «Запорожце». В небе парил треугольник параплана с едва заметным человечком, а на пригорке сгрудился палаточный лагерь. Андрей понаблюдал за лихими трюками бородачей и, не обнаружив в толпе Анюты, направился к реке. И тут же увидел ее, – розовую, сисястую, хохочущую. Она не замечала никого, кроме черноволосого мужика, – мощный торс, горбатый нос, белозубая улыбка от уха до уха. Свернув в заросли ивняка, Островцев наблюдал за купающимися, стиснув зубы. Когда Анюта и черный начали целоваться, Андрей повернулся и через кусты побрел вдоль реки в сторону дороги, задевая портфелем росистую траву. «Шлюха ебаная! Потаскуха! С чуркой спуталась!» Островцев и не подозревал, что способен на такую злость, тем более из-за Анюты. Эта злость была сильнее его и искала выхода. Андрей остановился. Убить Анюту, утопить, чтоб захлебнулась грязной водой, проклятая тварь! Но не сделав и десятка шагов в обратном направлении, Островцев понял: возможная история, с убийством, со скандалом, не для него, потому что он – трус. Просто трус. Безжалостный в своей простоте вывод ошеломил Андрея. Он покачнулся, и если бы не подвернувшийся ствол дерева, полетел бы с обрыва в реку. Сухие рыдания сотрясли его грудь. Прислонившись к плакучей иве, Островцев плакал из-за женщины, которую никогда не любил. Неподалеку ревели мотоциклы, визжали купающиеся девицы, пьяно горланили байкеры. Бомбила остановил «волгу» у железнодорожной платформы в Обнинске. Повернул к Андрею загорелое лицо. Островцев полез в карман плаща. Так. Банка пива. Денег нет. Бомбила нахмурился. – Секунду, – сказал Андрей. Поставил на колени портфель, расстегнул. Повернулся спиной к водителю. – Держи. Бомбила вытаращился на протянутую купюру. – Сдачи нет. – Не надо сдачи. Островцев вылез из машины. Горят фонари, вокруг маршруток и автобусов – вечерняя суета. Свистя, проследовал экспресс на Калугу. Андрей открыл пиво, хлебнул. Третья банка за вечер… Он постоял, глядя, как мечутся у фонаря мотыльки, и вернулся к припаркованной «волге», в которой шумело радио. – Слушай. Бомбила крутанул регулятор звука. – Да? – Есть тут ночной клуб? – Есть. – Вези. Островцев уселся рядом с водителем, пиво из банки выплеснулось на пол. CRAZY HORSE – точно великан накарябал красными чернилами. Перед входом – искусственные пальмы, освещенные зелеными фонарями. |