Онлайн книга «Теплая Птица»
|
– Че ты орешь, гнида? – рожа стрелка была помятой, как после сна на горохе. – Арматуры отведать захотел? – Боец, – взмолился я. – Выслушай, брат. Мне надо поговорить с отцом Никодимом… – А с хуем тебе не надо поговорить? – Постой, брат. Я друг главы ОСОБи, однажды спас ему жизнь, он не откажет. Передай. Дверь стала медленно затворяться. – Я заплачу тебе! – заорал я. Дверь с лязгом закрылась. – Ничего, скоро он принесет еду, и тогда я попробую еще раз. Марина с презрением посмотрела на меня. – Чего ты? – от бессилия я разозлился. – Вчера ты как будто была готова достойно умереть вместе. Или жалеешь, что не приняла предложение Киркорова? – Пошел ты. Марина снова отвернулась к стене, чтобы пролежать так до самого вечера. Вечером стрелок принес жратву, и я не заговорил с ним. Молча принял миску. Марина из своей ниши сверкала глазами и тоже молчала, пережевывая тварку. Когда стрелок забрал посуду и направился к двери, нестерпимо, до дрожи, захотелось крикнуть: «Постой!», но я не крикнул, провожая взглядом нашу последнюю надежду на спасение. Погас свет, хлопнула дверь. Вот и все. Дальше – только ночь и казнь. – Упрямый осел, – раздался в темноте голос Марины (в нем не было злости – только усталость). Да, Марина. Я знаю. Она снова заплакала, и я от бессилия снова прикусил свою руку. Боль снимает боль. Одна боль убивает другую. Кап-кап. Я представил, как ржавые капли разбиваются о камень. Одна капля, другая, третья… Дыхание Марины ровное, тихое: спит. Кап-кап. В окошке – несколько колючих морозных звездочек: значит, ночь. Капля набухает где-то на потолке, становясь все грузнее, наконец, срывается, ударяется о пол – кап! – разлетается на мельчайшие брызги. Тьма, ни зги не видно, но я-то знаю, что так оно и есть. Киркоров стоит перед вальяжно развалившимся в кресле отцом Никодимом. На одном глазу певца Армии – черная повязка, на другом – нарост запекшейся крови. У отца Никодима почему-то нет бороды, и он одет в халат сотрудника ЯДИ прикрытия. – Ты просрал испытание, непретендент. Стрелком тебе не бывать. – Ваш крест, я не за тем пришел к вам. У меня есть информация, которая может вас заинтересовать. – Едва ли. – Это касается возрожденцев. Лицо отца Никодима вытягивается, становится серьезным. Муть обволакивает говорящих, слышен только голос Киркорова: – Я вижу всполохи, ваш крест. Они кричат мне, что я люблю петь, люблю славу. И это правда. Резервация не вытравила из меня певца. Позвольте мне служить вам, служить Армии тем, что я умею лучше всего. Малышка, я твоя мышка, Летучая мышка И я тебя съем. Счастье, зайка моя, Лишь передышка Единственная моя. Пение Киркорова невыносимо. Замолчи. – Андрей. Светом отраженная, Я твой зайчик. – Андрей! В тонком лунном сиянии – пятно лица. Широкого, как заходящее солнце. – Шрам! Гиганту-игроку, казалось, было тесно в промежутке между моей камерой и камерой Марины. Виднеющаяся из-под прорванной кофты мускулистая волосатая грудь тяжело вздымалась, в уголках губ и на клочковатой бороде – засохшая слюна. Глаза Шрама блестели. – Андрей, я за тобой, – прошептал он. Испуганно вскрикнула Марина. Гигант, вздрогнув, обернулся. – Марина, это Шрам, – поспешно сказал я. – Он пришел спасти нас. Шрам, ключи у караульного. – Хрен с ними, с ключами. Игрок ухватился двумя руками за прутья решетки. На толстой, как ствол дерева, шее вздулись извилистые вены. Металл поддался богатырской силе, лязгнув, переломился. Я поспешил скользнуть в образовавшуюся в решетке щель. Дьявол подери – свобода! – Скорее, – поторопил я, и Шрам вцепился в решетку Марины. Девушка смотрела на него во все глаза. Ну, еще бы, – такого молодца не каждый день увидишь. Освобождение Марины стоило Шраму больших усилий. Казалось, ржавые прутья вонзились в ладони, но гигант не замечал боли. Шрам заскрипел зубами, свитер трещал на его спине. Лязгнуло железо, и один из прутьев покинул паз, оставшись в руках игрока. – Живей, Марина. Я помог ей выбраться из клетки. – За мной, – бросил Шрам, вытирая ладони о джинсы. Он направился к двери, пригибаясь, чтобы не врезаться в притолоку. В комнатке охраны горела лампочка, освещая навалившегося на столешницу стрелка. Его голова была свернута могучими руками, направленные в потолок стеклянные глаза отражали свет. – Постой, Шрам. Он обернулся. На широком раздвоенном лице – тревога, страх и недовольство. Быстро обшарив труп стрелка, я снял с него кобуру с пистолетом. – Теперь пошли. Ночной морозный воздух, коктейль из снежинок и звезд, хлынул в легкие. До чего приятно! Может, стоило посидеть в застенке, чтобы испытать это? На узкой улочке изгибались темные спины бараков, над ними чернел административный корпус Второй Базы, башня, где дозревают в теплицах овощи и заседает Лорд-мэр. Марина прижалась ко мне, я обхватил ее рукой за талию. Выйди сейчас из барака стрелок полюбоваться на звезды либо поссать, – поднимется шум, и мы пропали. Левой рукой я расстегнул кобуру – на всякий случай. Шрам шагал впереди, поминутно оглядываясь. За бараками открылась вертолетная площадка. Машины спали, уныло свесив лопасти. Что задумал Шрам? Неужели… Это самоубийство! Он остановился у одной из машин, огляделся. Черт, значит, и вправду… Но я ошибся: Шрам и не думал использовать для побега вертолет. – Ага! Кинулся к сугробу, принялся расшвыривать во все стороны снег, подняв маленький буран. – Ну-тка, подмогните. Под снегом – канализационный люк, точь-в-точь такой, как тот, через который мы с Мариной когда-то проникли в Резервацию. Шрам сорвал тяжелую крышку, скомандовал: – Ну. Марина, взглянув на меня, скользнула вниз, переступая по железным скобам, впаянным в бетонную стенку. Я – следом. Когда подошвы ботинок коснулись хлюпнувшего пола, круг света над головой исчез: Шрам задвинул крышку люка. |