Онлайн книга «Монстролог. Кровавый остров»
Кратер был самым древним и самым людным поселением полуострова. Кратером его (какой-то писатель, впрочем, предпочитал вариант «миска, выдолбленная Дьяволом») называли не просто так; это и в самом деле был кратер, пустая сердцевина потухшего вулкана, с трех сторон окруженная зубчатыми цепями гор. Британский гарнизон соседствовал здесь с многочисленным местным населением: арабами, персами, сомалийцами, евреями, малайзийцами и индонезийцами. Понадобилось больше часа, чтобы пересечь старый арабский квартал города. Узкие улочки здесь были запружены осликами, запряженными в повозки, гхарри и пешими крестьянами – хотя не было и следа той давки и сутолоки, что привычна для Лондона или Нью-Йорка. В Кратере много деятельности – но мало движения, ибо днем, когда небо полнится солнцем точно над головой и исчезают тени, город заживо печется в выдолбленной для него миске. Строения были не менее однообразны, чем окружающий пейзаж, облупленные – даже новые, колониальной поры, – и скученные, будто гниющие на солнце раскрашенные тыквы. Наша повозка проскакала по жаркой, пыльной улице, и та вдруг завершилась тупиком. Мы добрались до устья Вади Тавилы, Тавильской долины, где вулканические глыбы застывших лавы и пепла вздымали свои лысые головы высоко к безжалостным небесам. То был конец цивилизации и конец нашей поездки на гхарри; нам предстояло идти к цистернам пешком по каменным ступеням, что змеей вились по горной теснине. Наш возница сказал что-то Рембо по-французски; я расслышал слово «l’eau» [127] . Рембо покачал головой и пробормотал: «Nous serons bien. Merci» [128] . – Видишь ли, в чем проблема, – выдохнул он через плечо, пока я шагал за ним вверх по лестнице. – Оглянись: внизу распростерт во всем своем бесплодном великолепии городок Кратер. В год в Адене выпадает не более трех дюймов осадков, но если уж тут льет – то как из ведра! Водохранилища соорудили, чтобы прекратить наводнения и чтобы дать британцам спустя тысячу лет, чем заняться. Почти пришли… Вот за следующим поворотом… Он ловко обошел выход застывшей лавы на поверхность, резко остановился и указал вниз. Мы стояли на краю огромной, конической формы дыры, выдолбленной в цельной скале, пятидесяти футов [129] в диаметре и по меньшей мере столько же – в глубину, и ярко сиявшей на солнце. – Ну, что скажешь? – спросил он. Лицо его блестело от пота, грудь сорочки пропотела насквозь, а щеки пылали не то от возбуждения, не то от напряжения. – Это дыра. – Нет, это очень большая дыра. И очень старая дыра. Видишь, она сверкает, как мрамор? Это, впрочем, не мрамор; это штукатурка. – Она пересохла. – Это пустыня. – Я имею в виду, в ней нет воды. – Это только одна из них. Тут на холмах их повсюду дюжины. – Вы мне собираетесь все показывать? Рембо ненадолго уставился на меня. В солнечном свете его глаза казались совершенно бесцветными. – Хочешь посмотреть на мое любимое место в Адене? – спросил он. – Оно в тени? – Оно недалеко, около двухсот метров отсюда, и там может быть тень. – Разве нам не стоит двинуться назад в отель? Доктор будет о нас беспокоиться. – Почему? – Потому что он ожидает найти нас там. – Ты его боишься? – Нет. – Он тебя бьет? – Нет. Никогда. – Понимаю. Он только пальцы тебе отрезает. – Я этого не говорил. – Ты сказал что-то в этом роде. – Думаю, я пойду обратно в отель, – сказал я, осторожно поворачиваясь; я не хотел оступиться и рухнуть в яму. – Стой. Я обещаю, что это недалеко, и мы сможем передохнуть там перед тем, как спускаться обратно. – Что это такое? – Святое место. Я подозрительно сузил глаза, и тогда пот капнул в них и мир слегка подтаял. – Церковь? – Я разве так сказал? Нет. Я сказал «святое место». Пошли, это рядом. Честное слово. Мы взобрались еще на серию ступеней вверх – вдоль низкой каменной стены. Я посмотрел налево и увидел распростертый под нами Кратер – холмы выбеленных зданий в убийственном жару. У конца стены Рембо повернул направо, и мы продолжили взбираться по широкой земляной тропе, что круто поднималась к безоблачному небу. Скрип туфель по вулканической пыли, звук воздуха, то наполнявшего наши легкие, то покидавшего их – то были единственные звуки нашего трудного восхождения наверх, где конец тропы встречался с бледной, обескровленной синевой неба. Выйдя на гребень холма, мы очутились у подножия небольшого плато в пяти сотнях футов [130] над потухшим кратером. Еще одна серия ступеней вела к вершине. – Сколько еще идти? – спросил я Рембо. – Почти пришли. В ломтике тени под вырезанной в шестифутовой каменной стене аркой мы перевели дух после этого заключительного восхождения. Стена простиралась, насколько хватало глаз, по обе стороны: преграда, что окружала святое место солнца, скал и безмолвных каменных стражей высоко над уровнем моря. Мы сидели, прислонившись спинами к прохладному камню. Рембо обнял худыми руками поднятые колени и мечтательно уставился вниз, на угнездившийся в проклятых кишках мертвого вулкана городок. – Так что скажешь? – спросил он. – Лучший вид в Адене. – Вы за этим меня сюда привели, показать вид? – огрызнулся я. Я устал карабкаться, перегрелся и ужасно хотел пить. Зачем я согласился с ним пойти? Надо было остаться в отеле. – Нет, но я думал, тебе понравится, – сказал он. – Ты у входа в Tour du Silence, Башню Молчания, которую персы называют Дахмой. Это святое место, запретное для чужаков. – Тогда зачем вы меня сюда привели? – Показать, – медленно проговорил он, как если бы обращался к дурачку. – Но мы же чужаки. Он встал. – Мне ничто не чуждо. При Дахме не было ни часовых, ни стражей у входа, ни патрулей, обходивших территорию. Дахма не принадлежала миру живых; мы не имели права здесь находиться. Наше приближение к башне заметили только вороны, коршуны и несколько больших белых птиц, что без усилий парили на восходящих потоках раскаленного воздуха. – Это орлы? – спросил я. – Это белые канюки Йемена, – ответил Рембо. Дахма находилась на дальнем конце предела, на самой высокой точке плато. То было простое строение – три массивных концентрических каменных круга, каждый в семь футов [131] толщиной, и внутри самого маленького, внутреннего круга была вырыта яма, и все это было открыто небу. |