Книга Чисто семейное убийство, страница 18 – Елена Юрская

— Дима, это я, твоя жена Надя. — Мой голос звучал уверенно и несколько ехидно. — Сколько можно меня подставлять?

— М-м-м, — нечленораздельно промычал муж. — Мне не очень удобно разговаривать.

Ну вот, пожалуйста, началось. Ему уже неудобно со мной разговаривать. А набивать полный рот каши — удобно? А перебегать мне дорогу? А посылать меня туда, не зная куда, чтобы найти то, что уже давно нашли? А бросать меня в одиночестве, зная, что я долго этого не выдержу и найду ему достойную замену? Или недостойную — какая разница?

— Дима! — строго сказала я, улыбнувшись Танечке-лаборантке. Пусть знает наших.

— Надя, я держу трубку плечом, — сообщил мне муж очень торжественно. — Потому что одной рукой я пишу, а другой…

— Включаешь и выключаешь лампу для ночных допросов? Ковыряешься в носу? Обмахиваешь даму веером? Дима, скажи немедленно своей жене, что ты делаешь другой рукой?

И у него все-таки хватило наглости бросить трубку. На этом фоне оценки за контрольные работы у моих студентов резко пойдут вниз. И после этого Тошкин еще считает себя большим человеколюбом? Кафедральный телефон вежливо мяукнул.

— Надежда Викторовна, это вас, — мило улыбнулась Танечка и культурно вышла вон.

— Ну? — сказала я.

— Я правда был занят. Я переписывал сводку. Там нужно очень тщательно сверять данные. Другой рукой я…

— Мне это уже неинтересно, — отчеканила я. — Мне интересно, на каком основании ты дергаешь оперативников? За мной следят? Меня подстраховывают? Ты же обещал!

— Не по телефону, — умоляюще прошептал Дима, намекая (уже в который раз), что, поручив мне это дело, он совершает должностное преступление.

— А где ты ночевал? Где провел ночь? Это тоже не по телефону? Или мне сразу звонить Старкову?

Страсти во мне кипели. Они теперь все время кипели во мне, выступая в роли заменителя любви, ума, трезвости, дальновидности и практических занятий по выживанию.

— Я тебе все объясню дома, — снова умоляюще прошептал Дима и бодренько спросил: — А что там в школе?

— Ничего. Еще не убила. Но скоро. Не бойся, я прилично обставлюсь, — успокоившись, пообещала я.

В самом деле, у меня есть ребенок. Первый, а не восьмой, и его интересы надо соответственно защищать. И не в восьмую очередь. Можно подумать, что мне не приходилось видеть гулящих мужей. Эка невидаль! Как говорила одна моя знакомая: «Мужик не мыло, не смылится». Так что — ариведерчи, Дима. Сведем наши семейные баталии к счету один-один. За мной не заржавеет.

— Нас пригласили в гости, — грубо вмешался Тошкин в мои мысли и был сурово наказан.

— А мне нечего надеть. Пойдешь один.

— Это бабушка. Это принципиально. Ты не можешь так поступить, — заныл Тошкин в излюбленной манере всех обманутых самцов.

Конечно, весь последующий рабочий день был изрядно скомкан думами о высоком. О новом наряде, который в общем-то можно было бы купить со свадебных денег, но никто не мог дать гарантии, что кто-то из тошкинских родственниц, та же Людочка например, не напялит на себя нечто подобное, приобретенное по случаю на дорогой распродаже дешевых турецких вещей в «Тарасе». С большой долей уверенности я могла бы воплотить в себе главное качество менеджера — физическую привлекательность, если бы потратилась на одежку в «Мимино». Но Тошкин, наивный мечтатель, хотел купить машину… Поймет ли он высокое горение моей души, если обнаружит, что сдача с моей покупки не покроет даже стоимости колеса от велосипеда?

Да, ему определенно пора становиться чьей-то крышей! Иначе мы пойдем по миру с протянутой рукой, причем я при этом буду выглядеть хорошо. А ему будет стыдно.

Внимательно выслушав подробности моего визита в школу, Яша немного успокоился и предложил немедленно ехать на Птичий рынок, чтобы купить там ядовитого тарантула. Он почему-то считал эту покупку самым безопасным методом вытравливания учительницы из Анькиной жизни. Начитавшись глупостей из жизни насекомых, он был уверен, что на тарантуле не останется никаких отпечатков пальцев. Но у меня на этот вечер были совершенно иные планы. И Яша обиделся.

— А я? Я уже вам не родственник? Как же так? Почему я не иду с вами? Там будет много полезных людей? Мне нужны связи с общественностью. Ты хочешь, чтобы я умер кухаркой на твоей кухне? Аню, значит, вы тоже не берете? — Вот в этом вопросе Яша полностью попал в свое право.

Он ощетинился как еж и начал угрюмо, но ловко нарезать морковку, намекая, что точно так же нарежет каждого, кто только посмеет тронуть его драгоценное дитя.

— Аня идет с нами! — виновато объяснил трусливый Тошкин и спрятался в ванной.

— Ладно, — согласился Яша. — Но без меня — это в первый и последний раз.

Завтра он объявит голодовку, а послезавтра в моей квартире поселится еще и Римма Бениаминовна, которая будет уговаривать Яшу скушать хотя бы маленькую ложечку этого цимеса за свою дорогую мамочку. Нет, этого я уже не вынесу. Тем более, что юбка от самого свеженького костюмчика, купленного еще прошлой весной, застегнулась на мне с большим трудом.

Тошкинские родственники жили в довольно босяцком, почти промышленном районе. Рядом с макаронной фабрикой. И мясокомбинатом. В хорошие ветреные дни запах разложившихся трупов коров и свиней должен был доставлять им массу удовольствия. Впрочем, на сегодняшний день, даже при всей этой конверсии, еще можно было достать упаковку семейных противогазов и пару-тройку противочумных костюмов. А вот их окна я признала сразу. На фоне покорежившихся от времени деревянных рам их пластиковые, украшенные с внутренней стороны занавесками в жутких розочках выглядели просто вызывающе.

— Эти? — спросила я, проверяя свои дедуктивные способности.

— Да, — кивнул Тошкин, не желая вступать со мной в дискуссии. — Пойдем скорее, я не люблю опаздывать. Там же бабушка…

Любовь к родственникам явно входила в число главных добродетелей Тошкина.

Уже у лифта я услышала душераздирающие вопли. Бетонный пол под ногами подрагивал, стены вибрировали. В квартире натужно орали… под музыку. Я прислушалась — там пели. Причем в очень приличном варианте. На иностранном языке и в исполнении Паваротти. «Смейся, паяц», кажется. Но только очень-очень громко. Сразу видно — культурные люди. Я предложила Тошкину не звонить, а, удобно расположившись на коврике, внимать чудесным звукам, которые с безопасного расстояния были вполне приемлемы. Но он упорствовал и чего добился? Вялое треньканье не внесло даже фальшивой ноты. За дверью было по-человечески тихо, а по-оперному громко.

— Может, бабушка их уже порешила? — осторожно спросила я, благодарно глядя на лифт, который не сдвинулся с места.

— Порешила — это по математике? — спросила Аня, глядя на Дмитрия Савельевича, которого она давно уже звала папой.

— Это по русскому, — сказала я и ударила в дверь кулаком.

— Не надо, Надя. Не надо так. Ты же обещала, — снова заныл Тошкин, решивший взять меня измором.