Книга Когда поют сверчки, страница 36 – Чарльз Мартин

Майк Хаммермилл, считал я, будет в восторге.

Во вторник, в восемь утра, Чарли поджидал меня возле эллинга. Ему не терпелось залить в баки бензин и опробовать «Гриветту» на ходу. Мы спустили катер на воду, открыли бутылку шампанского и побрызгали вином на водорез. Потом запустили двигатель, и я посадил Чарли за руль. Большей радости для него не существовало.

Да, несмотря на свою слепоту, Чарли знал озеро лучше, чем большинство зрячих, приезжавших сюда на уикенды. Вторник был рабочим днем, и судов на озере было мало. Я сидел рядом с Чарли и, перекрикивая урчание двигателя и свист ветра, задавал ему направление и скорость: «плавно поверни на три часа», «сбрось газ и резко на шесть часов», «держи прямо по горизонту», «гидроцикл по правому борту», «встречный катер по левому борту» или просто – «не гони волну» (кто не знает – есть такой навигационный знак: «не создавать волнения»).

Чарли слушал мои указания и крутил штурвал или орудовал рукояткой газа. Было даже забавно, когда я говорил, допустим, что на одиннадцать-тридцать появился катер-буксировщик с отдыхающими. В этих случаях Чарли вставал и, опираясь на спинку сиденья, приветственным жестом приподнимал шляпу или махал рукой, словно и правда видел и катер, и его пассажиров.

– Они тоже машут, – добавлял я, и Чарли широко улыбался.

Ему потребовалась лишь небольшая помощь, чтобы пришвартоваться у причала станции обслуживания и залить в баки новую порцию бензина. Пока шла заправка, я постучал его по плечу и сказал:

– Я отойду на минутку.

Дело было в том, что через три колонки от нас я заметил Термита, одетого в рабочий комбинезон Якорной пристани. На его рубашке красовалась нашивка с именем и фамилией. Посасывая полоску сушеного мяса, он зарылся сломанным носом в… неужели в «Ньюсуик»?

Я бесшумно подошел к нему сзади и хлопнул по плечу.

Термит вздрогнул, захлопнул журнал и, резко обернувшись, посмотрел на меня поверх солнечных очков.

– Опять ты!.. – театрально простонал он. – Ну за что мне это наказание! Я же, кажется, еще тогда сказал: мне не нравятся мужчины!

– Что читаем? – осведомился я небрежно.

Термит показал мне «Ньюсуик», стараясь, чтобы из него не вывалился второй, вложенный в него журнал.

– Слушай, Термит, за кого ты меня держишь? Я, между прочим, не вчера родился. Парни, с которыми я ходил в школу, проделывали этот трюк еще тогда, когда тебя в проекте не было.

Термит ухмыльнулся и, вытащив порножурнал, продемонстрировал мне центральный разворот.

– Видал? – Он постучал пальцем по глянцевому фото. – Вот что я имел в виду.

– Что именно ты имел в виду?

– Вот это. – Термит снова показал. – Вот погоди, я немного освоюсь и… У меня этого будет много. Сколько захочу.

– Дай-ка посмотреть…

За выходные Термит постригся и сбрил щетину; рубашка была аккуратно заправлена в комбинезон, однако сейчас его лицо густо покрывали прыщи, чего я в прошлый раз не заметил. На подбородке была ямочка, как у Курта Дугласа, и я невольно подумал, что он мог бы выглядеть довольно привлекательно, если бы перестал хлестать пиво и набрал фунтов двадцать. И ему не помешало бы как следует вымыться и пропить курс витаминов.

Опасливо оглянувшись на дощатый тротуар, который вел вдоль края пристани к офису и магазину для рыбаков, Термит протянул мне журнал.

На развороте я увидел фотографию юной силиконовой красотки, раскорячившейся в совершенно противоестественной позе, принять которую не пришло бы на ум ни одной нормальной девушке. Во всяком случае, забесплатно. Та-ак…

Вырвав из журнала центральный разворот, я складывал его до тех пор, пока на виду не остались только часть шеи и лицо девушки. Протянув сложенную картинку Термиту, я сказал:

– Что ж, давай проверим, правильно ли я тебя понял.

Он озадаченно посмотрел на меня, и я сел рядом с ним, свесив ноги.

– Видишь эту девушку? – спросил я, показывая на сложенную картинку у него в руках. – Ее зовут Аманда, Мэри или как-нибудь в этом роде. Раньше она жила в небольшом провинциальном городке в Вайоминге или в Техасе, ходила в школу и в танцевальную студию, которую оплачивали ее родители. Возможно, она играла в школьной софтбольной команде, которую тренировал ее отец, и, когда она разбивала коленки, он заклеивал царапины пластырем и гладил по голове, когда по ночам ей снились кошмары или она просто не могла заснуть.

На лице Термита появилось кислое выражение.

– Слушай, э-э… как тебя… Риз?.. Ну зачем тебе понадобилось портить мне все удовольствие?

– Нет, Термит, это ты послушай. Эта девушка – чья-то дочь, чья-то младшая сестра, а еще какое-то время спустя она, возможно, станет чьей-нибудь матерью.

Термит лихо сплюнул сквозь щель в передних зубах. Тонкая струйка слюны, изогнувшись, прочертила воздух и канула в воду.

– К чему ты клонишь, что-то я не пойму!

– К чему?.. Я только хотел сказать, что обнаженное тело и дикие гримасы – это еще не все. – Я полностью развернул картинку. – Вот это называется влагалище. Оно ведет к матке и яичникам. Каждый месяц в течение примерно недели, оно бывает довольно грязным и совершенно не соблазнительным местом.

– Я знаю, откуда родятся дети.

– Знаешь? А тебе известно, что рожающая женщина в сто… нет, в тысячу раз прекраснее, чем эта картинка, но ты предпочитаешь довольствоваться дешевой бумагой, на которой что-то напечатано. – Я снова ткнул пальцем в картинку. – Это у тебя будет, когда ты женишься, нужно только подождать, а не пытаться опередить время и купить это задешево у юной девочки, которая когда-то брала уроки фортепьяно, хотя ее ножки в лаковых сандаликах едва доставали до педалей.

Термит выхватил у меня журнал, закрыл и сунул под мышку.

– Не я сделал эту фотографию, – пробурчал он сердито. – Да, я на нее смотрел, но ведь это, кажется, не запрещено?

Я покачал головой.

– Человеческий разум – удивительная штука, Термит. Почти такая же удивительная, как сердце.

– Что-то я не догоняю, чувак.

– Твой разум не просто запоминает образы, особенно – такие. Он сохраняет их глубоко в сердце, так что лет через десять или пятнадцать, когда ты женишься и будешь стараться как-то устроить свою жизнь, они обязательно всплывут, и тебе невольно станет казаться, что в чужом дворе трава зеленее, а персики слаще… Я понятно выражаюсь?

Термит кивнул и улыбнулся. Мясная полоска торчала у него в зубах точно сигара.

– Похоже, ты знаешь, что́ говоришь.

– Вот что я скажу тебе, Термит. В своей жизни я любил только одну женщину, и за те семь лет, что мы прожили вместе как муж и жена, моя память накопила достаточно образов и картин, которые принадлежат только мне одному. Моя жена умерла пять лет назад, но… – Я поглядел на сверкающее под солнцем озеро и слегка понизил голос, – …этих картин-воспоминаний мне хватит на всю жизнь, и я не продам и не променяю ни одну из них на все картинки во всех журналах мира. И еще одно, приятель… Я помню ее и раздетой, и в одежде, и эти воспоминания мне одинаково дороги. Понимаешь?