Онлайн книга «Былое и выдумки»
|
Звонка на двери не было. Я начала стучать, как можно сильнее – глухой ведь. Постучала раз, постучала другой – никто не открывал. И движения в квартире никакого не было слышно. На всякий случай стукнула еще раз и повернула к лестнице. Навстречу мне с кряхтением поднимался тот самый нищий. Он остановился, глянул на меня с враждебной подозрительностью и громко спросил: – Чего ищешь тут? – Господина Винера! – Кого? – Самсона Винера! – крикнула я. – Зачем он тебе? – Я тоже Винер! Юлия Винер! – Винеров много на свете, – пробормотал он и прошел мимо меня к двери, куда я стучалась. Было ясно, что это и есть мой двоюродный дедушка. Я бросилась за ним: – Но я ваша родственница! Дочь Меира Винера, вашего племянника! А он был сын вашего брата Зелига-Феликса! Старик отпер дверь и остановился в проеме, загородив собой вход: – Меира Винера давно на свете нет. И Зелига тоже… – сказал он угрюмо и повернулся ко мне спиной, намереваясь уйти. Я ухватила его за рукав: – Да, но я есть! Он вырвал у меня свой рукав и захлопнул дверь. Но тут же приоткрыл снова и спросил поверх цепочки: – Ну, и откуда ты взялась? – Из Москвы! Недавно приехала! – Что? Приехала? Зачем приехала? – Жить сюда приехала! – Да? И что же ты такое делала в Москве? – Ничего не делала! Я там родилась и жила! – А от меня тебе что нужно? – Ничего мне от вас не нужно! – крикнула я отчаянно. – Тогда чего пришла? – Познакомиться пришла! С родственником повидаться! – Повидаться… – пробурчал он недоуменно. – И зачем мне с ней видаться… – Да ни за чем! – крикнула я еще громче. – Не хотите – ну и черт с вами. И пошла к лестнице. Нехорошо, конечно, так говорить со старым человеком, но очень уж он меня разозлил. Старый, так все ему можно? Но его, видно, как раз моя ругань и успокоила. Он снял цепочку и сказал мне в спину: – С визитом пришла, значит. Ну, заходи, раз пришла. Я вернулась, вошла. – Небось голодная, угощения захочешь. Так учти, угощения у меня нет. – Не нужно мне никакого угощения. Голодная я как раз была, я вообще в ту пору часто ходила голодная. – Проходи в салон, – сказал он и повел меня длинным темным коридором. Квартира была большая, по сторонам коридора я заметила три или четыре двери. Но только в салоне я обнаружила, в каком состоянии была эта квартира. Стены и потолок были коричневого цвета. Не просто потемневшие и грязные, а как будто выкрашенные в мутный серо-коричневый цвет. Местами стены лупились, обнажая более светлые пятна древней покраски, а по углам отставали от стены целые пласты штукатурки. С потолка свешивалась огромная затейливая люстра с множеством хрустальных подвесок, едва видных под толстыми подушечками пыли. Войдя в салон, старик эту люстру зажег – окна были плотно зашторены. Из дюжины лампочек горела только одна. Обстановка в комнате была под стать стенам и потолку. Старая, пыльная и ободранная. Мне особенно запомнилась затертая клеенка в цветочек на обеденном столе – такая клеенка была в моем детстве у нас на кухне. Он усадил меня на шаткий венский стул, сам сел на диван напротив и сказал: – Ну? Постепенно мы разговорились. (Говорили мы на дикой смеси иврита, который оба знали плохо, немецкого, который он предпочитал прочим, а я практически забыла, и польского – наши деды-прадеды были из Польши.) О прежней своей жизни он говорить не пожелал, сказал – незачем, все это прошло, испарилось и забылось. Меня тоже расспрашивал мало и без особого интереса. Главным образом, жаловался. Жаловался страстно, громко, и все по-немецки. Я все же разобрала кое-как: он жаловался на детей и на рабочих своей фабрики. Детей у него было трое, два сына и дочь, совсем уже немолодые. У старшего сына и у дочери были свои семьи, дети и внуки, и все они делали всё не так, все не хотели слушать советов, совсем его не уважали. И только младшенький его, пятидесятилетний, жил с отцом и слушался. А рабочие… Тут он даже сплюнул. Он им отцом был, отцом родным, а они взяли да вступили в профсоюз. Что он, без профсоюза не обеспечивал им все, что надо? Столько лет обходились, а теперь то и дело грозят забастовкой. То им столовую открой, то душ построй, а то вообще – повысь зарплату! Кто это нынче повышает зарплату, в такое тяжелое время! Время было, как обычно, тяжелое. Но войны в тот момент не было, и очередной экономический кризис еще таился за горами. Уже хорошо. Посреди разговора он вдруг пристально в меня всмотрелся поверх очков и сказал: – А знаешь, кого ты мне напоминаешь? Был у меня когда-то племянник, Меирке. Я его любил. Умнейший был парень! И франт, дамский угодник. Только блажной был, работать у своего отца не хотел. Все учился по университетам, а потом вдруг взял и умотал зачем-то к большевикам. Там и пропал, – старик вздохнул. – Вот на кого ты похожа! Надо же! Просто на удивление. Ты его там у вас случайно не встречала? Меир, и тоже Винер. – Дядя Самсон, но это же мой отец! Я его дочь! – Как это, дочь? – Господи, ну как бывают дочери! – Ты? Ты дочка Меирке? – Да. – Что ж ты сразу не сказала! – Я сказала… я сразу сказала… Но старик уже не слушал. Подхватился и потрусил куда-то, бормоча про себя: «Дочка Меирке… приехала от большевиков… голодная…» Я ждала довольно долго. Наконец забеспокоилась и пошла его искать. Вдруг ему стало плохо, упал и лежит где-нибудь? Я нашла его на кухне. Он вовсе не лежал, а стоял с ложкой в руке перед примусом и что-то готовил в помятой кастрюльке. На примусе. Потом мы ели что он приготовил – овсяную кашу с морковью, заправленную оливковым маслом, но без соли. О вкусе этой пищи говорить не буду, легко себе представить. Но я ела, и не только из приличия. После обеда он, поглядывая на меня с хитрым видом, подошел к книжному шкафу. Открыл его, пошарил за книгами и жестом фокусника выхватил оттуда большую конфетную коробку. – Ну вот, – сказала я со смехом, – а вы говорили, нет угощения. Прекрасное угощение! – Да, – подтвердил он, – это очень дорогие конфеты. Учти, я их далеко не каждому даю. – А мне дадите? – А дочке Меирке дам. И он торжественно открыл коробку. Как долго эти конфеты лежали у него, я не знаю. Судя по тому, что половины уже не было, а оставшиеся покрылись нежно-зеленоватым налетом, очень долго. Он ведь их не каждому давал. А мне дал целых две. И я была польщена. И съела. Зелененькая плесень для здоровья не опасна, а что до вкуса, то после овсянки с морковкой мне ничто не было страшно. |