Онлайн книга «Агитпроп. Идеология победы»
|
Раскрасили красным и синим, Заставляли ругаться матом. (Перевод: «Хулиганы избили военнослужащего Советской Армии. В стране наступает время неограниченной свободы»). И мы могли бы вести войну Против тех, кто против нас, Так как те, кто против тех, кто против нас, Не справляются с ними без нас. (Перевод: «Утверждения советской пропаганды о том, что страна окружена врагами, — абсурд и бессмыслица. Оказание помощи союзникам СССР, таким как Афганистан или Никарагуа — бред. Гондурас далеко. Мы окружены друзьями»). Здесь непонятно, где лицо, а где рыло, И не понятно, где пряник, где плеть. И мне не нравится то, что здесь было, И мне не нравится то, что здесь есть. Чёрная ночь да в реке вода — нам с тобой. И беда станет не беда. Уезжай… (Перевод: «В СССР нет ничего подлинного. Все ощущения фальшивы, все истины недостоверны. СССР — страна с уродливым прошлым и настоящим. Чтобы не пить «из заплёванных колодцев», имеет смысл покинуть эту страну»). Мама, мы все тяжело больны. Мама, я знаю, мы все сошли с ума… Если к дверям не подходят ключи, вышиби двери плечом. (Перевод: «Необходимы революционные изменения, требующие разрушения окончательно прогнившей системы»). ДДТ: Человечье мясо сладко на вкус. Это знают Иуды блокадных зим. (Перевод: «Советская история блокады Ленинграда лжива. В Ленинграде были распространены случаи каннибализма»). «Наутилус Помпилиус»: Я ищу глаза, а чувствую взгляд, Где выше голов находится зад. За красным восходом — розовый закат (Перевод: «В советской системе людьми руководят дегенераты. Идеалы революции выхолощены»). Здесь нет негодяев в кабинетах из кожи, Здесь первые на последних похожи. (Перевод: «Советская пропаганда выставляет негодяями западных предпринимателей, называет их буржуями. В то же время советский мир, где буржуев нет, безлик и однообразен, он делает людей похожими друг на друга»). Здесь суставы смяли, Чтобы сделать колонны. (Перевод: «В СССР интересы отдельной личности всегда безжалостно приносятся в жертву коллективным интересам»). Башлачёв: Мы — выродки крыс. Мы — пасынки птиц. И каждый на треть — патрон. Лежи и смотри, как ядерный принц Несёт свою плеть на трон. (Перевод: «Советский народ не имеет корней. Его сознание милитаризовано, подчинено военным страхам»). «Алиса»: И заревели истошно глотки: Всех причесать! И глохли тонкие перепонки. Лечь! Встать! Нас поднимали вовсю сонетом, Мы же стремились вниз. И имена героических песен, Ваших тарелок слизь… (Перевод: «Советская система подавляет творческую энергию молодёжи, своим героическим пафосом препятствует самореализации нового поколения»). БГ: Полковник Васин собрал свой полк и сказал им: «Пошли домой»… Нам казалось, что жизнь это бой… Нас рожали под звуки маршей, Нас пугали тюрьмой. (Перевод: «В дезертирстве нет ничего преступного. Ведь советская система основана на подавлении личности, которую приносят в жертву военной машине»). И так далее. И так далее. Из подобных цитат можно было бы составить книгу. Но, обеспечив этим убогим шаманским заклинаниям доступ к массовой аудитории, система сделала уверенный шаг к самоуничтожению. Почему она поступила так? Почему вирусные колбы рок-клубов были разбиты, и вся эта отрава растеклась по стране? Вот один из проклятых вопросов, на которые до сих пор нет ответа. Разумеется, не рок-музыка приговорила СССР. Рок-музыка стала лишь одним из многих инструментов, с помощью которых предательская элита, жаждавшая волшебной конвергенции социалистической и капиталистической систем, конвертации своей власти в собственность, наносила государству несовместимые с жизнью увечья. Но если человек внезапно сходит с ума, если организм теряет иммунитет к инфекции, это не значит, что инфекцию не следует изучать. Это же, кстати, совершенно не означает, что организм заведомо обречён. Это означает, что организму необходимо укреплять иммунитет. * * * Итак, существовали ли внешние силы, готовые воспользоваться ослабевшим иммунитетом советской системы, утратившей революционный импульс 20-х, 30-х и 40-х, погрязшей в потребительские и мещанстве? Да, конечно. Стала ли рок-музыка разрушительным вирусом, ускорившим этот процесс? Конечно, да. Что бы там себе ни фантазировал Аристотель, популярное искусство — это способ САМОвыражения масс. Среди многих возможных вариантов слушатель/читатель находит музыку/литературу, которая в максимальной степени соответствует его настроению, озвучивает его мысли. Таким образом, он не просто делегирует другому — как ему кажется, более талантливому — человеку возможность выразить то, что наболело, но также ищет, находит и приобщается к некоему коллективу единомышленников («Ты не один»). Наощупь подбирая «под себя» музыку, человек декларирует своё место в мире, тянется к себе подобным, преодолевает одиночество. Роль такого социального маркера могут играть и Виктор Цой («я неформал»), и Михаил Круг («я из братвы»), и Людвиг Ван Бетховен («я эстет, интеллектуал, я умнее вас»). Таким образом, с помощью популярной музыки внутри сложившегося, но одряхлевшего коллектива (советского общества, к примеру) можно выращивать новые, враждебные ему коллективы, которые в конечном счёте разорвут единое идеологическое и духовное пространство на куски. Так происходит фрагментация, дробление массового сознания. Точно так же, к слову, зарождаются и религиозные секты. И нет ничего случайного в том, что популярность рок-музыки совпала с триумфальным шествием по стране разнообразных свидетелей иеговы и белых братств. И Алан Чумак, и Анатолий Кашпировский — в определённом смысле рок-звезды. Конечно, все эти пошлые, мещанские категории не касаются лично вас. Конечно, вы — ну, лично вы — исключение. Но ведь мир не состоит из исключений. Прикрепив себя к «микроколлективу», человек вскоре становится заложником собственного выбора. Человек врастает в кумира, а кумир в человека. В этом причина любого музыкального фанатизма. В этом секрет мобилизационного потенциала толпы. Этим же, кстати, объясняется и сверхболезненная реакция на сеансы «рок-лоботомии». Ну да ничего. Дальше едем. * * * В пантеоне рок-идолов 80-х Виктор Цой занимает особое, эксклюзивное место. Он — не какой-то там мурлыкающий себе под нос Гребенщиков. Он — последний герой. Все остальные в сравнении с Цоем — просто банальные «алкоголики, тунеядцы и хулиганы». Цой же для разуверившегося поколения 80-х занял место Павки Корчагина, Молодогвардейцев, Неуловимых Мстителей. Однако если герои прежнего времени были героями-созидателями, то Цой с самого начала метил в герои-разрушители. В перестроечные байроны, не верящие ни во что, кроме «крепко до боли сжатого кулака». |