Книга Признания невесты, страница 55 – Дженнифер Хеймор

– Я собираюсь жениться на ней. Я ее хочу. Это вполне достойное решение.

Его отец разразился смехом.

– Да знаешь ли ты, кто она такая, эта барышня? Она дочь Чарлза Донована. Ты его, конечно, не знал, да и не стоил он того. Он был ирландцем, из самых нищих. Без единого пенни. Ее приданого не хватило бы вам даже на неделю сносного существования.

– Для меня это не имеет значения, – прорычал Джонатан.

Джервайс язвительно усмехнулся и бросил:

– Ты хочешь узнать, каково жить в бедности?

Джонатан уперся кулаками в бока.

– Я же сказал, что не уеду из Лондона без нее. Я не могу оставить ее на растерзание сплетницам и любителям скандалов.

Его отец выглядел непреклонным.

– Если ты не уедешь и посмеешь еще хоть раз заговорить со мной на эту тему, я приду к убеждению, что она являет собой то самое, что о ней говорят, то есть шлюху. Для любителей скандалов все это будет настоящим праздником. А уж для сплетниц особенно.

– Ты принимаешь все это так близко к сердцу, потому что она у тебя первая. – Джервайс оттолкнулся от стены. – Ты найдешь в Суссексе сколько угодно готовых к услугам барышень ничуть не хуже ее.

Джонатан медленно повернулся лицом к брату. Джервайс грубо оскорбил его возлюбленную. Оскорбил Серену. И Джонатан был намерен стереть гнусное, торжествующее выражение с его жирной физиономии…

Одержимый слепой яростью, Джонатан набросился на брата, готовый убить его. Однако Джервайс одержал над ним верх и в ожесточенной драке сломал ему нос.

Джонатан в тот год только начал обучаться боксу…

И вот теперь он смотрит на Серену спустя шесть лет после тех событий и видит, что она стала еще красивее, чем была в восемнадцать лет. Еще более привлекательна для него. Ему нравились многие женщины, однако ни одна из них не обладала такой властью над его чувствами, как Серена шесть лет назад. И теперь… как могло это чувство стать еще сильнее?

– Я причинил вам зло только по собственной глупости, не по какой-либо иной причине, – заговорил он, понизив голос. – Я был совсем еще молодым, неопытным и незрелым. Мои родственники застращали меня, но в конечном итоге я не могу винить никого, кроме самого себя.

– Джонатан, – произнесла она, и голос ее был полон горечи, накопившейся за долгие годы. – Прошу вас, скажите правду. Было ли ложью все, что вы мне говорили?

– Ох, Серена, нет. Никакой лжи, – ответил он. – Единственной ложью с моей стороны было то, что, отвернувшись от вас в тот проклятый день, я сказал, что не знаю вас. И эта ложь…

Та самая, которая разрушила его жизнь. И что еще хуже, это разрушило и ее жизнь.

– Но ведь они должны были лгать. Я не могу понять лишь то, как могли вы так отчужденно относиться к женщине после тех слов, какие говорили ей.

После их с Джервайсом драки отец отменил приказ об изгнании, однако неуклонно настаивал на том, чтобы Джонатан не общался с Сереной. Однажды он столкнулся с ней на Сент-Джеймс-сквер, но поскольку отец мог наблюдать за ним в окно, молча прошел мимо. Потом, уже через несколько дней, он узнал, что она покинула Лондон. Приняв решение последовать за ней в Вест-Индию, он начал тайно откладывать деньги из тех, что получал на свое содержание от отца.

В том же году, уже после окончания осенней сессии парламента, он получил приглашение в гостиницу «Голубой колокольчик» в Уайтчепеле от брата, с которым не разговаривал до этого несколько недель.

К этому времени Джонатан накопил уже достаточно денег. Он планировал уехать в Антигуа весной и решил, что пора уже вступить в переговоры с Джервайсом. Ведь может случиться, что он никогда больше не увидится со старшим братом.

День выдался ветреный, но на удивление теплый. Когда Джонатан направлялся в «Голубой колокольчик», в кармане у него лежало письмо к Серене. Он никогда не отличался литературными способностями, и на сей раз у него ушло несколько часов на составление письма. Ему нелегко выражать свои мысли на бумаге, а чувство к Серене было настолько сильным, что казалось совершенно невозможным обратить его в буквы и слова. Это письмо стало первым, которое он смог написать ей, после того как она уехала. Наконец-то в то утро он его составил, но побоялся отправить.

Потом много дней смотрел на единственный листок бумаги и наконец бросил его, измятый и перепачканный, в огонь. И даже теперь Джонатан помнил каждое слово.

«Дорогая Серена.

Я надеюсь, что это письмо найдет Вас в добром здравии и самочувствии. Наша последняя встреча была скверной, и боюсь, что виновен в этом я и только я один, поэтому должен принести извинения за свое поведение, недостойное джентльмена. Мои родичи решили разлучить меня с Вами, но успеха в этом они не добьются. Самое сильное и глубокое мое желание заключается в том, чтобы сделать Вас своей спутницей на всю оставшуюся мне жизнь. Примите эти мои слова близко к сердцу, потому что я буду с Вами уже этим летом. Я могу только надеяться на то, что до того времени Вы сохраните привязанность ко мне.

Поверьте мне, дорогая Серена.

Горячо любящий Вас и бесконечно преданный Джонатан».

Он ворвался в гостиницу, весь в поту, несмотря на холодную погоду, размахивая рукой, в которой были зажаты перчатки. Джервайс поспешил встать, едва он подошел к их столику, и Джонатан застыл в полном оцепенении, глянув на брата. Лицо у того было желтым словно у покойника, одежда на нем висела – казалось, что с тех пор, как Джонатан виделся с ним в последний раз, он потерял не меньше пятнадцати фунтов веса. Непонятно, с чего бы это… Как выяснилось позже, старший брат Джонатана уже страдал от той болезни, которая свела его в могилу несколькими месяцами позже.

– Что это с тобой, парень? – спросил Джонатан.

Джервайс указал на свободный стул и предложил:

– Присаживайся, Джон.

Джонатан сел. Не говоря более ни слова, брат подвинул к нему по столу лист газеты. Джонатан начал проглядывать газетную страницу. Добравшись до середины, похолодел.

«Серена Донован из Антигуа, дочь Ч. Донована, утонула в море 27 августа, в возрасте 18 лет».

Джонатан поглядел на брата, лицо которого порозовело. Этот ублюдок улыбался.

Джервайс умер от туберкулеза восемь месяцев спустя, неженатый и бездетный, оставив Джонатана наследником графского титула. Отец Джонатана последовал за старшим сыном несколькими месяцами позже, скончавшись от апоплексии. У смертного одра отца Джонатан, спокойно глядя графу в глаза, взял реванш. Он заявил, что никогда не женится, не произведет на свет наследника, что собственное наследство он проиграет в карты и растратит во время дебошей и что таким образом придет конец родовой линии отца.

Умирающий граф умолял строптивца образумиться, однако он покончил счеты со своим предком и принял решение прожить жизнь до последнего дня, не связывая ее с какой-нибудь чуждой его натуре женщиной, которую никогда не смог бы полюбить.