Онлайн книга «Последний предел»
|
— А почему не купил? — Не знаю, просто не купил, и все. Господин Цольнер, я… — Цёльнер! — …знал многих художников. Талантливых художников. Но только одного гения. Дверь распахнулась, вошла секретарша в облегающей блузке и положила перед ним на стол исписанный лист; Богович несколько секунд его рассматривал, потом отложил. Я покосился на нее и улыбнулся, она отвела взгляд, но я все-таки заметил, что ей нравлюсь. Она была трогательно застенчива. Когда она выходила из комнаты, я незаметно наклонился, чтобы она, проходя мимо, меня задела, но она отстранилась. Я подмигнул Боговичу, тот нахмурился. Вероятно, он был гомосексуалист. — Я езжу к нему дважды в год, — сказал он, — вот на следующей неделе опять поеду. Странно, что он теперь живет так уединенно. Папа мог бы найти ему квартиру здесь или в Лондоне. Но он не захотел. — Он совершенно слеп? — Если узнаете об этом, скажите мне! В последнее время он плохо себя чувствовал, перенес тяжелую операцию на сердце. Я сам навещал его в больнице… Нет, я приходил к папе. Но я бы и за ним ухаживал., Я же говорил, я люблю этого человека. Своего отца я не любил. Мануэль Каминский — величайший художник, ему нет равных. Иногда мне кажется, — он показал на эскиз виллы, — что величайший художник — Дэвид. Или Люсьен, или кто-то другой. Иногда я даже думаю, что величайший — я. Но потом я вспоминаю о Каминском и понимаю, что мы все ничтожны. — Он указал на картину, висевшую на противоположной стене: согбенная фигура сидит на берегу мрачного океана, рядом огромная, в странно искаженной перспективе собака. — Знаете эту картину? «Смерть у блеклого моря». Вот ее я никогда не продам. Я вспомнил, что эту картину упоминал Коменев. Или Меринг? Забыл, что о ней говорили и принято ли ею восхищаться. — А ведь не похоже на Каминского, — не подумав, ляпнул я. — Почему? — Потому что… Потому… — я долго рассматривал свои ладони. — Ну… графика. Ну, вы же понимаете, графика не его. А что вы знаете о Терезе Лессинг? — Никогда не слышал это имя. — А как он ведет деловые переговоры? — Этим занимается Мириам. С тех пор как ей исполнилось семнадцать. Она справляется со своими обязанностями лучше, чем адвокат и жена вместе взятые. — Она так и не вышла замуж. — Ну и что же? — Она уже столько лет живет с ним. В горах, в одиночестве, ни с кем не общаясь. Ведь так? — Наверное, — сухо сказал он. — А сейчас я прошу меня извинить. В следующий раз, пожалуйста, заранее договоритесь со мной о встрече, а не просто… — Конечно! — я встал. — Я тоже там буду на следующей неделе. Он меня пригласил. — Богович пожал мне руку вялой влажной ладонью. — В Аркадию! — Куда? — Если когда-нибудь разбогатею, куплю у вас «Смерть у блеклого моря». Сколько бы она ни стоила. Он, не говоря ни слова, смотрел на меня. — Шутка! — сказал я весело. — Не обижайтесь. Это всего лишь шутка… * * * — …Понятия не имею, что наплел вам этот старый идиот. Я никогда не жил с Адриенной. Нелегко было уговорить Сильва встретиться со мной еще раз, мне пришлось несколько раз упомянуть, что он может сам выбрать ресторан. Он покачал головой, губы у него были испачканы коричневым шоколадным кремом — малоприятное зрелище. — Она мне нравилась, я ей сочувствовал. Заботился о ней и о ребенке, потому что Мануэль больше не хотел о них заботиться. Может быть, он на меня за это обиделся. Но не более того. — Ну и кому же мне верить? — Это ваше дело, никто не обязан перед вами отчитываться. — Он исподлобья посмотрел на меня. — Наверное, вы скоро встретитесь с Мануэлем. Но вы не можете себе представить, каким он был тогда. Он как-то сумел убедить всех, что рано или поздно станет знаменитым. Все давали ему то, что он требовал. Только Тереза не стала… — Он выскреб из розетки остатки мороженого и облизнул ложечку с обеих сторон. — Только Тереза. — Он о чем-то раздумывал, но, казалось, забыл, что собирался сказать. — Вы будете пить кофе? — обеспокоенно спросил я. Все это уже превосходило мои финансовые возможности; я еще не говорил с Мегельбахом о возмещении издержек. — Господин Цёльнер, это все в прошлом! На самом деле нас больше нет. Старость — это какой-то бред. Ты живешь, а вроде бы и не живешь, как призрак. — Несколько секунд он оцепенев смотрел куда-то поверх моей головы, на крыши, на противоположную сторону улицы. Шея у него была такая тонкая, что на ней отчетливо проступали жилы. — Мириам была очень талантливая, живая, немного вспыльчивая. Когда ей исполнилось двадцать, у нее появился жених. Он приехал погостить, пробыл у них два дня, потом уехал и больше не вернулся. Нелегко жить с таким отцом. Я бы хотел увидеться с ней еще раз. — Я ей это передам. — Лучше не стоит. — Он грустно улыбнулся. — Но у меня осталось еще несколько вопросов… — Поверьте, у меня тоже… * * * — …Что мы не знали, что можно дожить до такой старости. Напишите об этом! Непременно напишите! — Она указала на птичку. — Слышите, как поет Паули? — Вы хорошо знали Терезу? — Когда она от него ушла, он хотел покончить с собой. — Что? Правда? — Я выпрямился. Она на секунду закрыла глаза: даже веки у нее были в морщинах, я никогда не видел настолько дряхлых стариков. — Доминик утверждал, что да. Я бы никогда не стала Мануэля об этом спрашивать. Никто бы не стал. Но он тогда точно с ума сошел. Только когда Доминик сказал, что она умерла, он перестал ее искать. Хотите чаю? — Нет. Да. Да, пожалуйста. У вас есть ее фотография? Она взяла чайник и дрожащими руками налила мне чаю. — Спросите у нее самой, может быть, она пришлет вам какую-нибудь фотографию. — У кого спросить? — У Терезы. — Да она же умерла! — Нет, почему. Она живет на севере, у моря. — Так она не умерла? — Нет, это только Доминик так говорил. Иначе Мануэль не перестал бы ее искать. Я очень любила Бруно, ее мужа. Он был такой чуткий, совсем не похож на… Вам нужен сахар? Его уже давно нет в живых. Почти никого уже нет в живых. — Она поставила кофейник на стол. — Хотите молока? — Нет! У вас есть ее адрес? — Кажется, был где-то. Слышите? Он так чудно поет. Канарейки редко поют. Паули — исключение. — Пожалуйста, дайте мне ее адрес! Она не ответила, казалось, не поняла. — Если честно, — медленно произнес я, — я ничего не слышу. — Что? — Он не поет. Он не шевелится, и мне кажется, что с ним что-то не так. Не могли бы вы дать мне ее адрес?.. |