Онлайн книга «Лавандовая комната»
|
– Это же хорошо. – Поздно, – ответил он. Это все перечеркнуло. Это перечеркнуло и меня. – Похоже, она меня… Ну, говори же. – …покинула из любви. Да, из любви. Покинула. – Вы еще увидитесь? – спросила Катрин. – Нет. Она умерла. Манон уже давно нет в живых. Он закрыл глаза, чтобы не смотреть на Катрин, чтобы не видеть ту боль, которую он ей сейчас причинит. – А я любил ее. Я так любил ее, что, когда она ушла, я перестал жить. Она умерла, а у меня засело в голове, как подло она со мной обошлась. Какой я был дурак! И… прости, Катрин, – я им и остался. Я даже не могу ничего толком сформулировать, говоря об этом. Мне, наверное, сейчас лучше уйти, пока я не сделал тебе еще больнее, а?.. – Конечно иди. И обо мне не беспокойся: ты мне не делаешь больно. Такова жизнь, нам уже не по четырнадцать лет. Когда у тебя нет никого, кого бы ты мог любить, поневоле станешь странным. И в каждом новом чувстве на какое-то время оживает старое. Так уж устроен человек… – прошептала Катрин спокойно и уверенно. Она посмотрела на кухонный стол, который был виновником всего случившегося. – Хотела бы я, чтобы мой муж покинул меня из любви. Это, наверное, самый лучший вариант быть покинутым. Эгаре шагнул к Катрин, неловко обнял ее. Но это объятие было проникнуто горечью и отчуждением. 13
Пока на плите пыхтел чайник, Эгаре сделал сто отжиманий от пола. После первого глотка кофе он заставил себя сделать еще и двести приседаний, до дрожи в ногах. Потом принял контрастный душ, побрился, несколько раз серьезно порезавшись. Дождался, когда перестанет идти кровь, выгладил белую рубашку и завязал галстук. Сунув в карман брюк несколько банкнот, он бросил пиджак на руку и пошел к двери. На лестничной площадке он старался не смотреть в сторону квартиры Катрин. Его тело уже успело безумно соскучиться по ее объятиям. А что потом? Я утешу ее, она утешит меня, и мы будем чувствовать себя как два использованных носовых платка. Он достал из почтового ящика заказы на книги, оставленные соседями. Поздоровался с Тьерри, вытиравшим столы, влажные от утренней росы. Он съел свой омлет с сыром, почти не осознавая этого и не чувствуя вкуса, потому что с яростным усердием штудировал утреннюю газету. – Ну, что пишут? – спросил Тьерри, положив руку на плечо Эгаре. Этот жест был таким легким, таким дружеским, и мсье Эгаре усилием воли заставил себя не вскочить и не потрясти Тьерри за плечи. Как она умерла? Отчего? Было ли ей больно? Может, она звала меня? Может, каждый день смотрела на дверь? Почему я был таким гордым? Почему все так случилось? Какое наказание я заслужил? Может, мне и в самом деле покончить с собой? Хоть раз в жизни принять правильное решение? Эгаре читал рецензии на книги. Читал внимательно, с маниакальной сосредоточенностью, словно задавшись целью не пропустить ни единого слова, ни единого факта, ни единой точки зрения. Он подчеркивал отдельные фразы, писал свои комментарии и тут же забывал все, что читал. Читал дальше… Он даже не поднял головы, когда Тьерри сказал: – Вон та машина стоит здесь с ночи. Они что там, спят, что ли? Может, опять какие-нибудь охотники на этого писателя? – Макса Жордана? – спросил Эгаре. Пусть хоть этот мальчик не совершает таких глупостей. Тьерри направился к машине, и она сразу же резко тронулась и уехала. Услышав приближение смерти, она испугалась. И хотела, чтобы я ее защитил. А меня не было. Я в это время жалел сам себя. Эгаре почувствовал тошноту. Манон. Ее руки. Ее письмо, ее запах, ее почерк – во всем этом всегда было что-то живое. Как мне ее не хватает! Я ненавижу себя. Я ненавижу ее! Как она допустила такое?.. Как она могла умереть?.. Это наверняка какое-то недоразумение. Она наверняка жива. Живет себе где-нибудь… Он помчался в туалет, и его вырвало. Тихого воскресенья не получилось. Он подмел сходни, разнес по полкам книги, которые за несколько последних дней отказался продавать. С ювелирной точностью расставил их по местам. Вставил в кассовый аппарат новую ленту. Он не знал, куда девать руки. Если я переживу этот день, я переживу и остальные дни, которые мне отпущены судьбой. Он обслужил одного итальянца – «Я недавно видел книгу с вороном в очках на обложке. Она уже переведена?» Он фотографировался с какой-то туристской парочкой, принимал заказы на книги с критикой ислама из Сирии, продал одной испанке антитромбозные чулки, насыпал в мисочки корм для Кафки и Линдгрен. Пока кошки бродили по судну, Эгаре листал каталог канцелярских товаров, в котором были представлены не только термосалфетки с напечатанными на них рассказами из шести слов разных авторов, от Хемингуэя до Мураками, но и солонки, перечницы и приборы для специй в виде миниатюрных бюстов. Шиллер, Гёте, Колетт [19] , Бальзак и Вирджиния Вулф, у которых из черепов сыпалась соль, перец или сахар. Что за чушь?.. «Абсолютный бестселлер в разделе нон-бук: новые закладки в каждом книжном магазине. Особое предложение: „Ступени“ Германа Гессе – культовая подпорка для книг отдела поэзии!» Эгаре тупо уставился на рекламный текст. Знаете что? Пошли вы все в жопу с вашими Гёте-солонками! С вашими детективами на туалетной бумаге! И «Ступенями» – «В любом начале волшебство таится» [20] – в качестве украшения книжной полки!.. Спешите видеть! Хватит! Эгаре посмотрел из окна на Сену. Как сверкает вода! Как дробится в ней небо! В сущности, очень даже недурно. Может, Манон рассердилась на меня за что-нибудь и поэтому ушла таким необычным способом? Потому что я такой, какой есть, и у нее просто не было другой возможности? Например, поговорить со мной. Просто рассказать мне о своей беде. Попросить меня о помощи. Сказать мне правду. – Что я, не человек, что ли? Кто я вообще? – произнес он вслух. Жан Эгаре захлопнул каталог, свернул его в трубочку и сунул в задний карман серых брюк. Он словно только для этого и жил все последние двадцать с лишним лет. До этой самой минуты, когда вдруг понял, чтó ему нужно делать. Чтó он должен был делать все это время, – даже без письма Манон. |