Онлайн книга «Любовь к таинственности, или Плохая память»
|
– Попрыгаешь, – была непреклонна Зоя. И они стояли. Эльзаман периодически действительно прыгал, чтобы согреться, а Зоя ходила перед крыльцом, разминая ноги, била себя руками по корпусу. И оба время от времени растирали лицо снегом. Как-то разом наступила ночь. Какое счастье, что темнеет здесь рано! Постояв еще немного, Зоя отстучала зубами: – Ид-д-дем в от-т-тель. На следующий день Зоя напялила на себя все, что у нее имелось, даже трое трусов. И еще то, что купила вчера вечером, – свитер на пять размеров больше и шарф. Эльзаман тоже приоделся и стал похож на кокон гусеницы. Оглядев себя и Зою – такой же кокон, – оператор резюмировал: – Мы с тобой как немцы под Сталинградом. Опять пришли к дому Крамсу. Простояв полдня, Эльзаман сказал: – Кажется, у него нет совести. Надо что-то более действенное придумать. – Придумай. У меня мозги отмерзли. Но она заметила, как иногда отодвигался краешек занавески. Значит, Крамсу вел наблюдение за ними из дома, где тепло, трещат дровишки в камине, есть горячий чай. День прошел безрезультатно, вернулись в отель, Зоя едва передвигала ноги. Третий день начался без изменений. Как два часовых, Эльзаман и Зоя стояли у дома Крамсу. Их уже приметили местные жители, здоровались, проходя мимо, на их лицах читалось недоумение и любопытство. Когда стало чуть смеркаться, Зоя прибегла к последнему средству: – Я падаю в обморок, а ты зови на помощь. – Какой обморок… Но Зоя уже завалилась на него, и бедняга Эльзаман, ничего так и не поняв (мозги у него тоже отмерзли), подхватил коллегу и закричал: – Люди! Женщине плохо! – Парень взглянул на дом Крамсу. А занавеска-то чуть приоткрыта! Правда, хозяина за ней не видно. Эльзаман положил Зою на снег, кинулся к дому, забарабанил в дверь. – Эй! Откройте, черт вас возьми! Вы человек или чурка деревянная? У Крамсу сдали нервы, как говорят в подобных случаях. Он помог внести Зою в дом, устроил ее у камина. При этом Эльзаман ругался: – Вы из железа, да? Женщину мучить на морозе! Где ваше сердце? Вам трудно поговорить, да? – Молодой человек, не забывайтесь! Вы у меня в доме! – строго произнес Крамсу, наливая в рюмки коньяк. – Выпейте и дайте вашей спутнице. Когда он ушел вскипятить чайник, Зоя подмигнула Эльзаману: – Он все же пустил нас. – Ты как? – спросил шепотом Эльзаман, присев перед ней на корточки. – Тише, идет. Крамсу поставил поднос на стол. Без суеты разливал чай, неласково поглядывая на Зою с Эльзаманом. – А вы настырная, леди, – буркнул он, отдавая ей чашку. – Мне нельзя возвращаться без интервью с вами. – А если вернетесь без интервью? – Нас выгонят. Работы в городе по моей специальности нет, а там живут мои мама и дочь, я не могу их бросить и уехать… – Зоя смело рассказывала о своих проблемах. Бить на жалость – способ эффективный. – К тому же заказчик заплатил деньги, мне придется возмещать ущерб. Такой суммы у меня нет. Господин Крамсу, неужели то, что вы должны нам рассказать, государственная тайна? – Кто такой заказчик? Почему он интересуется этой историей? – Не знаю. Я его не видела, мы общались только по телефону. Мне лишь известно, что он заплатил за фильм полмиллиона рублей и дал деньги на поездку в Финляндию. – Это много? – Очень много! – Скажите, какой у него был голос? Зоя удивилась. Непонятно, что может дать человеку информация о голосе, которого он не слышал? – Ну, молодой, пожилой… – настаивал старик. – Ээ… пожалуй… средних лет. – Вам не кажется, что он преследует какую-то цель? – Уверена. Но я о его цели даже не догадываюсь. Мы люди подневольные, поймите. Крамсу заходил по гостиной туда-сюда, потирая подбородок. Зоя предупредила на всякий случай: – Мы не уедем без разговора с вами, господин Крамсу, я лучше тут умру! – Вы шантажистка, – бросил старик беззлобно и глубоко вздохнул. – Не понимаю, кого может сейчас интересовать история столетней давности? Зачем нужно вытягивать ее из-под слоя пыли? Странно… Как вас зовут? – Зоя. А это Эльзаман, он оператор. – Вы что, хотите меня снимать? – отшатнулся Крамсу. – Если можно… – с робкой, просительной интонацией сказала она. Оставалось только молитвенно сложить руки и пасть перед мужчиной ниц. – Я даже не знаю, что войдет в фильм, возможно, кадры с вами не понадобятся… Но мы должны вас снять… для отчета. – Мне любопытно, почему он потребовал расследование, а вам дал мой адрес… Значит, он знает обо мне, о том, что тогда происходило, – как бы рассуждал вслух хозяин дома. А потом вдруг спросил: – Обещаете прислать мне ваше кино? – Да, конечно! – оживилась Зоя, чувствуя победу. – Ну что ж… Думаю, тех людей, о которых пойдет речь, уже нет в живых, и ничьей репутации мой рассказ не повредит… Эльзаман тихонько подготавливал камеру. Крамсу налил себе чаю, сел в кресло рядом с Зоей: – Начало этой истории похоже на пошленькую мелодраму, середина – любовный роман в худшем варианте, а закончилась она как детектив, но без точки. М-да, а ведь в двух словах не расскажешь… – Мы не торопимся, – улыбнулась Зоя. – Расскажите все, что вам известно. – Ладно. Но… Боюсь шокировать вас некоторыми подробностями. – Полагаете, журналиста легко шокировать? – И все же вы женщина, а история… несколько непристойная. – Я мужчина, – разрядил обстановку Эльзаман. – Мне рассказывайте. Крамсу наконец улыбнулся: – Да, пожалуй, для вас, молодой человек, история весьма поучительная, хотя на чужих ошибках мало кто учится. Не знаю, с чего и начать… Ну, раз вам дали задание провести журналистское расследование, то начну с мелодрамы. Вам, Зоя, известна атмосфера в Советском Союзе перед войной? – Об этом у нас много писалось и говорилось, – сказала она. – Сталинский режим… – Простите, что перебиваю, но речь пойдет не о режиме и репрессиях, хотя именно эти факторы наложили отпечаток на многих людей. Представьте благополучную во всех отношениях семью: есть достаток, отличное жилье, дача на берегу Черного моря, слуги… Да-да, и тогда были слуги у избранных, которых с полным основанием можно назвать новыми русскими того времени. Сейчас ведь так называют у вас состоятельных людей? Зоя кивнула. – Внешне в стране был праздник, но при всем при том чувствовалась некая зажатость в людях, в отношениях, даже в самом воздухе. Не ощущалось стабильности, или… была тревожная стабильность – вот как будет точнее сказать. |