Книга Свет, страница 30 – Майкл Джон Харрисон

Эд появлялся всюду, где намечалась интересная затея и собирались поймать кайф целенаправленные люди. «Глубже! — вот что они друг другу говорили. — Эй, ныряем глубже!» Затем случилось что-то, чего он не помнил, и он отошел от их компании. Возможно, он что-то не то сделал или не с теми связался; а может, это Дани на него так повлияла: она частенько на него смотрела, лишенная отныне дара речи, и по лицу ее текли безмолвные слезы. Потом жизнь Эда немножко прокатилась вниз с горы, но он оставался в седле. Он сбрасывал проасавин-D-2 с орбиты Бэдмарша и толкал сращенный с белками рибосом мартышки земной героин в орбитальных городах кластера Кауфмана. Когда у него заканчивались деньги, он ненадолго переключался в режим трущобного вора, наркодилера или сутенера. Ну, может, и не так чтобы ненадолго. Но если руки его и не были чисты, то сердце снедала жажда жизни, а слаще всего жизнь на краю смерти. В этом он уверился еще в детстве, когда сестра ушла. Потом его занесло в сигма-конец Пляжа, где он зависал с парнями вроде легендарного Билли Анкера, который в то время был одержим радиоисточником RX-1.

— Чувак, — говорил Эд Тигу, — я тебе передать не могу, чего он достиг.

Он усмехнулся.

— Я был в одной лодке кое с кем из них, — сказал он. — Не с лучшими из них.

Он покачал головой, восхищенно вспоминая.

Волдырь озадачился. У него дети. У него Нина. У него своя жизнь. Он мало что понял из услышанного. Но дело даже не в этом. Как Эд превратился в твинка, скажите на милость? Существование твинка полностью противоположно всему, что вытекало из его рассказов. Какой смысл накачиваться дешевыми иллюзиями в баке, оседлав волну на краю чернодырного радиуса Шварцшильда?

Эд лениво улыбнулся.

— Я себе это так объясняю, — сказал он. — Когда добьешься всего, чего стоило бы добиваться, волей-неволей переходишь к тому, чего добиваться не стоило.

На самом-то деле он не знал ответа. Возможно, он всегда был твинком. Возможно, образ жизни твинка всегда подстерегал его. Пристрастие ждало своего часа. Потом он повернул за угол — припомнить бы хоть, на какой планете… и увидел: КЕМ ЗАХОЧЕШЬ — ТЕМ И СТАНЕШЬ. Он уже всего добился, так почему бы нет? С тех пор, становясь всеми, кем он хотел стать, он потерял если не все, чем владел, то большую часть. Что еще хуже, если он мало чем владел в старые добрые дни, то сейчас располагает еще меньшим.

Втайне он признавался себе, что, как только раздобудет деньжат, немедленно завалится обратно в бак.

* * *

Эд понимал, что дальше так продолжаться не может. Его мучили видения, полные чувства вины. Просыпаясь по ночам, он чувствовал приближение катастрофы. В итоге все случилось скопом, однажды ранним вечером, пока он трахал Нину.

Ежедневный цикл активности Крольчатника шел своим чередом, периоды галдежа неощутимо перетекали в затишье. Так случилось уже раза три-четыре. Эду затишье не нравилось, его мороз по коже драл. Из барака в барак задувало холодноватым ветерком. С дешевых постеров, подобных религиозным иконам, мелькали изображения Тракта Кефаучи. Дети спали или возились на свалке близ доков. Время от времени кто-то сопел или вздыхал, отчего Эду становилось еще хуже. Ему казалось, что Крольчатник заброшен. Ранним вечером тут всегда так бывало, но сегодня, ей-ей, такое впечатление, будто жизнь во всем городе остановилась, а не только тут.

Эд ничего не слышал, кроме неровного дыхания Нины. Она переместилась в неудобную позицию, подогнув под себя колено и прижавшись щекой к стене.

— Давай поднажми, — проговорила она невнятно. Эд, весь в меланхолических воспоминаниях, слегка шевельнулся и увидел поверх длинной белой спины партнерши наблюдавшую за ними тень на пороге. Сперва ему почудилось, что он галлюцинирует: тень сильно напоминала отца. Ум его заволокла мрачная дымка, как бывало при воспоминаниях, которых он не мог точно идентифицировать. Потом он дернулся («Да, — прошептала Нина, — о да…») и моргнул.

— Господи, Тиг, это ты?

— Да, это я.

— Ты никогда не возвращался так рано.

Волдырь робко заглядывал в клетушку, вид у него был не столько уязвленный, сколько озадаченный.

— Нина, — позвал он, — это ты?

— Ну да, конечно. — Голос ее был гневным, нетерпеливым. Оттолкнув Эда, она вскочила, оправила платье и расчесалась пальцами. — А кого ты ожидал тут найти?

Тиг мгновение обдумывал вопрос.

— Не знаю.

Еще немного подумав, он взглянул на Эда и сказал:

— Я не ожидал, что тут кто-то окажется. Я…

— Может, я лучше уйду? — предложил Эд, желая разрулить ситуацию.

Нина уставилась на него.

— Ты что? Нет, — сказала она. — Я не хочу. — Внезапно она отвернулась от обоих мужчин и пошла к плите. — Включите свет, тут холодно.

— Ты же знаешь, у нас не бывает от них детей, — произнес Тиг.

Левое плечо его дернулось, точно по собственной воле.

— Вермишель будешь? — требовательно спросила она. — У нас больше ничего нет.

К этому моменту сердцебиение Эда успокоилось, он заново сконцентрировался и услышал шум в окрестном Крольчатнике. Сперва звуки его не встревожили — детский визг, саундтреки с голограмм, обычный домашний гомон. Потом донеслись голоса погромче. Крики. Они приближались. Затем — два или три громких резких взрыва.

— Что это? — спросил он. — Там люди бегут. Послушайте!

Нина с Тигом переглянулись. Тиг посмотрел на Эда. Все трое уставились друг на друга.

— Это сестрички Крэй, — сказал Эд. — Они явились за мной.

Нина отвернулась к плите, словно сочтя эту информацию недостойной своего внимания.

— Ты вермишель будешь? — спросила она нетерпеливо.

— Дай мне пушку, Тиг, — потребовал Эд.

Волдырь вытащил пушку из чего-то похожего на морозильную камеру. Оружие было завернуто в тряпки. Он развернул их, посмотрел на пушку некоторое время и отдал Эду.

— А что мы будем делать? — прошептал он.

— Делать ноги отсюда, — сказал Эд.

— А что же с детьми будет? — вдруг завизжала Нина. — Я детей не оставлю!

— Потом за ними вернешься, — сказал Эд. — Им нужен я.

— Мы ведь ничего не ели! — сказала Нина.

И склонилась над плитой. В конце концов они оттянули ее от плиты и потащили через Крольчатник в примерном направлении выхода на Стрэйнт-стрит. Путь отнял, казалось, вечность. Они брели в голубоватых сумерках, спотыкаясь о протянутые конечности. Двигаться быстрее было невозможно. Нина упиралась, как только могла, или, вырвавшись, убегала в сторону. Каждый раз, проходя в очередную клетушку, они кого-то или что-то сшибали. Было похоже, что каждый барак соединен со всеми остальными. Если Крольчатник был сходен с лабиринтом из дешевого фильма ужасов, то и погоня тоже словно бы оттуда явилась: топот преследователей поутих, но затем, стоило Эду расслабиться, возобновился с другого направления, став еще громче. Началась стрельба — и выдохлась, сменившись тишиной. Потом раздались новые вопли и взрывы. Кто в кого стрелял, было в задымленных клетушках не разобрать. Метались миниатюрные ганпанки в дождевиках, одноразовые культивары с футовыми бивнями; резкие вспышки выстрелов выхватывали из полумрака нескоординированно движущиеся силуэты мужчин, женщин и детей. Нина Волдыриха оглянулась. Ее пробили дрожь, затем — внезапный смех.