Книга Наследник Тавриды, страница 74 – Ольга Игоревна Елисеева

— Прости. — Жена даже перешла на русский. — Знаешь, меня пугают почести, которые тебе здесь оказывают. Вы каждый день ездите на смотры…

— Это не смотры. — Великий князь потянул тугой галстук. — А демонстрация силы. Думаю, брат вовсе не жаждал отказываться от престола.

Киев.

«Тайные общества — дипломатия народов», — эту мысль Пушкин черкнул на полях своих конспектов по русской истории еще в Кишиневе. В то самое время, когда Константин Павлович дулся, а Николай Павлович хмурился, покидая Варшаву, совсем близко, в Киеве, их участь решали «народные дипломаты» — Михаил Бестужев-Рюмин и Анастасий Гродецкий. Они съехались в третий раз, ибо у поляков семь пятниц на неделе. И лишь в одном славяне были согласны: августейших братьев надо «нейтрализовать».

— Вы обещали пойти на все, даже на крайние средства, — взывал поручик Бестужев. — Убийство цесаревича — залог нашего единодушия в грядущем восстании.

Гродецкий мялся. Он был человек мирный, помещик, хотя и горячий патриот.

— Мы готовы арестовать его высочество и передать его вам, а там делайте, что хотите.

— Я имею от полковника Пестеля строгое поручение заявить: у нас и так тринадцать августейших особ на очереди. Возьмите на себя хоть одного.

— Это ваш великий князь. Зачем нам обагрять руки его кровью? — кипятился Гродецкий. — Юноша, кто в ком нуждается?

Бестужев закусил губу. Пестель уже с потрохами съел его за чрезмерные уступки ляхам.

— Ведь мы пошли на признание за вами Гродненской губернии.

— Ха!

Этот звук должен был выразить все презрение к подачке. В то время как русские владеют Литвой, Украиной, Смоленщиной — наследственными землями Речи Посполитой, — уступка клочка территории унизительна и смешна.

— Польша должна быть признана независимой и восстановлена в прежних границах. Только на этих условиях мы согласимся на совместные действия.

— Означают ли ваши слова, что при исполнении названных требований вы избавите нас от Константина?

Гродецкий надулся, распушил бакенбарды, расстегнул венгерку и взял трубку, набитую свежим табаком.

— Боюсь, мы и в третий раз ни о чем не договоримся.

Бестужев впал в отчаяние. Он вел переговоры давно. Уломать «Соединенных славян» было в десять раз легче, чем поляков. Причем «славяне» никакой революции не хотели, напротив, предлагали объединить все братские народы в одной империи и задать туркам жару. Им Бестужев сказал, что «русские должны думать о себе». Варшавским эмиссарам приходилось рассказывая прямо противоположное:

— Мы обязаны уничтожить вражду между нациями. В просвещенный век не должно быть кровных распрей, интересы всех племен одни и те же. Мы готовы уступить еще часть Виленской, Минской и Волынской губерний.

Уже и договор был подписан, уже и независимость признана, а поляки все морщились. Да полковник Пестель, радетель о государственном интересе, чаял в них обманщиков: «Во время общего переворота они возведут Константина на престол в Варшаве и потребуют оттягать у нас полстраны, пока мы будем друг друга резать. Чтобы этого не случилось, цесаревич должен пасть. Так им и скажи: кровь великого князя скрепит союз между народами».

— Кровь великого князя скрепит союз между народами, — повторил Бестужев, мелко дергая правым усом. От объяснений с ляхами у него начинался нервный тик.

— Мы предоставляем вам свои каналы связи с европейскими обществами, соглашаемся действовать одновременно, уничтожить расквартированные в Польше русские войска…

— Блокировать! — подскочил Бестужев. — Уничтожить мы просим одного Константина.

— Нам же видится наоборот. — Гродецкий выпустил в лицо собеседнику клубы едкого дыма, отчего слабый грудью поручик закашлялся.

— Так вы берете на себя Константина?

— Мы подумаем.

Варшава.

В дверь постучали. Константин Павлович вздрогнул. Вечер разливался над озером в Бельведерском парке. Шелест листвы стихал, и дубрава наполнялась слабыми сумеречными тенями. Чувство покоя отхватывало сердце при взгляде на умиротворяющие картины. Почему люди не живут так же радостно и скромно, как трава и птицы? Почему полны зависти и взаимных обид?

От него уехал брат Николай. Они никогда не были дружны. Сказывалась разница в возрасте. И заносчивый характер младшего. Почему он, Константин, второй сын государя, должен уступать право на трон? Потому что попался в хитро сплетенную сеть?

Дверь приоткрылась. Генерал Курута просунул в щель кудлатую голову.

— Ваше высочество, граф Станислав Потоцкий просит принять его.

Константин вздрогнул. Вот уже третий год он не встречался с этим человеком. Гроссмейстер Великого Востока Польши. Собственной персоной. Какая честь!

В кабинет вслед за Курутой вошел высокий, стройный человек с лицом почти идеальной лепки. Его движения были исполнены достоинства, а голос, когда он поздоровался, — уверенности. Умные глаза смотрели пристально и понимающе. Без настороженности. А остеречься стоило. По долгу службы цесаревич преследовал таких, как незваный гость.

Впрочем, делал это неохотно, о чем знала вся Варшава.

— Ваше высочество простит мою дерзость, — начал граф, присаживаясь. Хотя ему никто этого не позволял. Пустая формальность. Его градус был так высок, что особы императорской фамилии могли бы сами постоять в его присутствии. — Осмелюсь напомнить вам наш разговор двухлетней давности.

В ноябре двадцать второго года имущество масонских лож Варшавы было конфисковано. В Вильно полиция сжигала на улицах гробы, семисвечники, звезды, мертвые головы и еще много чего из ритуальных предметов. Именно тогда Потоцкий, улучив момент, сказал великому князю:

«Вы разоряете людей, влияние которых еще может вам пригодиться».

Пришел час.

— Мы внимательно следили за визитом его высочества Николая Павловича, — гость улыбнулся. — И мы услышали ваш призыв.

— Призыв? — повторил Константин.

— Не отказывайтесь. То, о чем молчат уста, можно сказать иначе.

Напрасно Никс надулся, думая, что спектакль предназначен для него. Те, кому слал приветы со сцены цесаревич, увидели и поняли. Он не мог гласно объявить истину, но хотел, чтобы о ней догадались. И ужаснулись несправедливости.

— Каковы ваши предложения? — с легкой усмешкой спросил Константин.

— Это зависит от того, каковы ваши нужды.

Собеседники несколько мгновений смотрели друг на друга.

— Вас лишили прав, — вкрадчиво продолжал гость. — Их можно вернуть.

— Как? — Цесаревич набычился.

— Наши возможности обширны. Ведь не думаете же вы, что подписка о неучастии в ложах может заставить наших братьев прекратить работы?