Книга Идолы, страница 70 – Маргарет Штоль

Я стою на самом верху лестницы, между двумя огромными каменными змеями, что извиваются вдоль ступеней вниз.

Между двумя змеями и перед тремя моими лучшими в мире друзьями.

Это единственное место, где я могу стоять так, чтобы охватывать взглядом всю картину.

Поэтому, когда в боку корабля появляется прямоугольник света, я первой его замечаю. Я не хочу позволить другим подойти ближе, чем уже стою я сама.

Именно я привела всех сюда.

Именно я пришла прямиком в ловушку.

Это моя вина.

Это моя проблема.

Теперь прямоугольник светится намного ярче. Он приобретает очертания чего-то более плотного, становится пространственным многоугольником.

Это нечто вроде двери.

Брут распластывается по земле и начинает скулить.

Маленькая стройная фигура появляется в проеме.

Мгновение-другое она стоит неподвижно, глядя на меня так же, как я смотрю на нее. Потом выходит в мир вне корабля. В наш мир.

Ноги двигаются неровно, напоминая мне об очень многом. Воробей, прыгающий по камням. Может быть, поросенок из первого опороса Рамоны-Хамоны. Голенастый жеребенок или теленок в амбаре миссии, впервые пытающийся встать на ноги.

Только это не жеребенок, и не поросенок, и не теленок.

Это какой-то мальчик.

Нет.

Это девочка.

Нет…

Это нечто похожее на человеческое дитя. Лицо этого гладкое и светлое – черты резкие, глаза яркие. Но все равно оно не похоже на настоящего ребенка из плоти и крови, однако в то же время и не выглядит чем-то инопланетным.

Впрочем, как знать? Мне ведь ни разу и в голову не пришло, что Воробей на самом деле не обладает материальным присутствием. Я прикасалась к ней, брала ее за руку так много раз… во снах.

И мне она казалась вполне реальной.

Но на этот раз я знаю, с кем – или с чем – говорю. Это… эта вещь… она ощущается как нечто знакомое.

Я чувствую ее сознанием, точно так же, как было всегда, с тех пор, как я впервые увидела все это во сне.

Это то самое, что однажды назвало себя Нуллом.

А в другой раз – Воробьем.

Дитя, и мужчина, и жизненная сила, и сила смерти… Я не знаю, что это такое. Больше не знаю.

Но теперь оно мысленно тянется ко мне. Я позволяю ему заглянуть в мой ум.

Это ты. Я говорил тебе, что должен прийти. Ты мне не верила. Ты очень храбрая.

Надеюсь, ты останешься в живых. Я не верю, что так будет, но надеюсь.

Надеюсь.

Я ничего не говорю, только слушаю.

Вот это самое, оно самое что-то сделало с Безмолвными Городами, прежде чем разрушить их.

А потом губы этого широко раздвигаются, и получается очень похоже на улыбку.

И я слышу голос. Настоящий голос, звучащий в мире – в нашем мире. Он низкий, слишком низкий для того, чтобы принадлежать ребенку.

Но это ведь уже и не ребенок вовсе.

На самом деле не ребенок.

Хотя – опять же – кто я такая, чтобы судить о том, что есть, а что не есть человек? Личность?

Тем более что, возможно, я не отличаюсь от подобных явлений.

Но я знаю точно, что вот этот самый момент – либо конец, либо начало моей жизни.

Потом я перестаю думать, потому что это произносит два слова, только два слова.

Ветер приносит их вверх по ступеням ко мне.

– Привет, мир.

Я стою там, рядом со своими друзьями, во все глаза глядя на это. Нулл. Воробей. Лорды. Называйте как хотите.

Конец человечества.

– Что тебе надо? – кричу я, глядя вниз, потому что отказываюсь связываться с этим мысленно.

Только не теперь.

Не снова.

– Объединение, – отвечает это. – Сегодня – День Объединения.

– Ты явно совершаешь ошибку. Это же просто ложь Главного Посла. Мы не празднуем этот день, только не мы четверо.

– Но мы именно для этого пришли. Ради тебя. Ради нас.

– Да о чем ты говоришь?

– О нашем воссоединении. Я – пятая Икона. Мы созданы для того, чтобы быть вместе. Мы – единое целое.

– Нет, это не так. Ты лжешь.

– Я – будущее.

– Ты Лорд, и ты Нулл.

– Я – надежда.

– Ты не надежда. Даже не смей этого говорить. Ты знаешь, что такое «нулл»? «Ничто»! Ты – ничто!

– Мы все ничто, Долория. Почему надежда должна принадлежать только роду человеческому?

– Мы люди, а в тебе нет ничего похожего на нас. Ты ничто! – повторяю я снова и только теперь замечаю, что всхлипываю.

Нулл – это – протягивает руку.

– Идем, – говорит оно. – Идем с нами.

Я резко качаю головой. Чем больше оно говорит со мной, тем сильнее я отгораживаюсь и тем громче кричу.

– Давай действуй! Останови мое сердце! Я не пойду с тобой! Я никуда не пойду!

Лукас обнимает меня за талию:

– Конечно, ты не пойдешь. И разговор окончен.

Тима берет меня за руку:

– Ты не одна, Дол. Ты не сможешь сделать это без нас. Мы здесь.

Ро выходит вперед.

– Здесь, – просто произносит он. – Мы вот здесь.

– Ро, – улыбаюсь я, – ты не можешь… – Я обрываю фразу, потому что чувствую чьи-то пальцы на своей руке, а обернувшись, вижу Фортиса.

У него до странности мягкое выражение лица, а глаза такие же красные, как у меня. Когда он начинает говорить, его голос звучит так тихо, что мне приходится напрягаться, чтобы расслышать его.

– Дол, они не собираются отступать. Они нуждаются в тебе. Это нуждается в тебе. Во всех вас. – Он окидывает взглядом нас четверых. – Вам лучше бы пойти добровольно. Вам их не одолеть, и вам это не пережить. Будьте хоть раз рассудительны.

– Рассудительны? Да о чем ты говоришь? – У меня кружится голова; я совершенно не ожидала услышать от Фортиса нечто подобное.

Потом я замечаю краем глаза, как Биби нервно расхаживает за спиной Фортиса, и в очередной раз наполняюсь уверенностью, что Фортис знает куда больше, чем говорит.

Фортис выглядит огорченным.

– Да, это так, – говорит он. – Вы должны были знать это где-то в самой глубине души. Должны были подозревать.

– Подозревать – что? – Тима бледнеет.