Книга Влюбленные женщины, страница 95 – Дэвид Герберт Лоуренс

— Не стоит приучать его есть со стола, — сказал Беркин.

— Ты прав, — охотно согласилась Гермиона.

И, глядя на кота, она возобновила прежнее насмешливое воркование:

— Ti imparano fare brutte cose, brutte cose [100] …

Она неторопливо подняла указательным пальцем белый подбородок Мино. Кот терпеливо и снисходительно огляделся, ни на кого особенно не обращая внимания, потом вывернулся, освободил подбородок и стал мыть лапой мордочку. Гермиона опять удовлетворенно хрюкнула.

— Bel giovanetto [101] , — сказала она.

Кот вновь извернулся и поставил свои бархатные белые лапки на край блюдца. Гермиона бережно сняла его со стола. Такая осмотрительность и деликатность в движениях свойственна и Гудрун, подумала Урсула.

— No! Non? permesso di mettere il zampino nel tondinetto. Non piace al babbo. Un signor gatto cosi selvatico [102] !

Гермиона погладила мягкие кошачьи подушечки, в ее голосе звучали все те же капризные, шутливо-грозные нотки.

Урсула не вписывалась в ситуацию. Ей хотелось уйти. Хорошего ждать не приходится. Гермиона здесь навсегда, Урсула же что-то вроде бабочки-однодневки, которая толком еще и не прилетела.

— Я, пожалуй, пойду, — вырвалось у нее.

Беркин посмотрел на нее чуть ли не со страхом — так он боялся ее гнева.

— Но тебе незачем торопиться, — пытался он ее остановить.

— Нет, надо идти, — настаивала Урсула. Повернувшись к Гермионе, она торопливо, чтобы ее не успели перебить, протянула руку и сказала: — До свидания.

— До свидания, — пропела Гермиона, задерживая ее руку в своей. — Тебе действительно надо уходить?

— Думаю, да, — ответила Урсула с каменным лицом, старательно избегая смотреть Гермионе в глаза.

— Ты думаешь, тебе надо…

Но Урсула уже высвободила руку. Она быстро, почти язвительно попрощалась с Беркином и, не дав ему времени опомниться, сама открыла дверь.

Очутившись на улице, она бросилась бежать, полная ярости и смятения. Странно, но само присутствие Гермионы вызывало у нее необъяснимый гнев и бешенство. Урсула понимала, что проиграла другой женщине, понимала, что показала себя дурно воспитанной, грубой, высокомерной. Но ей было все равно. Она продолжала бежать, боясь, что иначе может вернуться и наговорить гадостей тем двоим, что остались в квартире. Ведь они надругались над ее чувствами.

На следующий день Беркин отправился разыскивать Урсулу. В школе был как раз укороченный рабочий день. Он подъехал к середине дня и пригласил ее на прогулку. Она согласилась, однако сделала это с таким хмурым, безразличным лицом, что сердце его упало.

День был теплый, туманный. Беркин вел автомобиль, Урсула сидела рядом. Она по-прежнему была замкнута, холодна. Когда Беркин чувствовал, что между ними вырастает стена, он терял голову.

За последнее время его жизнь настолько изменилась к худшему, что многое стало ему безразлично. Иногда он думал, что ему плевать, существуют ли на самом деле Урсула, Гермиона и все прочие. К чему все эти волнения! Зачем стремиться к последовательной, разумной жизни? Ведь можно плыть по течению, переживая цепь случайных эпизодов — как в плутовском романе! А почему бы и нет? Зачем принимать близко к сердцу отношения с людьми? Зачем вообще относиться к ним серьезно — к мужчинам и женщинам? Зачем вступать с ними в сложные отношения? Почему бы не стать легкомысленнее, скользить по жизни, ничем и никем не обольщаясь?

Но он был проклят и обречен жить по-старому, относясь ко всему серьезно.

— Посмотри, — сказал Беркин, — что я купил. — Автомобиль мчался по широкой светлой дороге меж разукрашенных осенью деревьев.

Он передал ей маленький бумажный пакетик. Урсула развернула его.

— Какая прелесть! — воскликнула она, внимательно разглядывая содержимое.

— Нет, просто прелесть! — не удержалась она от повторного восклицания. — Только почему ты вручил их мне? — Вопрос прозвучал агрессивно.

По его лицу пробежала легкая тень раздражения. Он пожал плечами.

— Просто захотелось, — сказал он холодно.

— И все же почему? Почему?

— Я что, обязан называть причины? — спросил Беркин.

Последовала пауза, во время которой Урсула любовалась кольцами.

— Они, вне всякого сомнения, великолепны, — сказала она, — особенно вот это. Оно прекрасно.

Она имела в виду круглый опал, огненно-красный, обрамленный крошечными рубинами.

— Тебе оно нравится больше других? — спросил он.

— Пожалуй, да.

— А мне с сапфиром.

По форме кольцо было в виде розы — великолепный сапфир, окруженный россыпью бриллиантов.

— Очень красивое. — Урсула посмотрела его на свет. — Да, наверное, оно лучше всех.

— Этот синий цвет…

— Просто чудо…

Беркин резко свернул в сторону, чтобы избежать столкновения с фермерской телегой. Автомобиль сделал крутой вираж. Беркин ездил беспечно, но реакция у него была хорошая. Однако Урсула испугалась. В Беркине всегда ощущалась некоторая бесшабашность, и она пугала ее. Урсула вдруг почувствовала, что он своим лихачеством может ее погубить. На мгновение она оцепенела от страха.

— Не слишком опасно ты водишь? — спросила она.

— Вовсе нет, — ответил он. И, немного помолчав, добавил: — А что, желтое кольцо тебе совсем не нравится?

Он говорил о топазе квадратной формы в великолепной кованой оправе из стали или другого похожего сплава.

— Конечно, нравится, — сказала Урсула. — Но зачем ты купил все эти кольца?

— Захотел и купил. Они из комиссионного.

— Себе?

— Нет. Кольца плохо смотрятся на моих руках.

— Тогда зачем?

— Я купил их тебе.

— С какой стати? Нужно подарить их Гермионе. Ты ее собственность.

Беркин промолчал. Урсула сжимала в руке драгоценности. Ей хотелось их примерить, но что-то внутри этому сопротивлялось. И еще она боялась, что кольца окажутся слишком малы, и содрогалась от стыда, предчувствуя, что сможет надеть их только на мизинец. Они молча катили по пустынным дорогам. Урсула до такой степени наслаждалась ездой в автомобиле, что даже забыла о Беркине.