Книга Режиссер, страница 19 – Александер Андориль

Он прислоняется к стене, и легкая тень заполняет морщинку, полукружьем согнувшуюся у рта рядом со старым шрамом, который со временем превратился в ложбинку.

Вокруг ризницы посреди огромного павильона ходят люди, рабочие, не торопясь, протягивают черные кабели. О чем-то беседуя, снова закуривают.

Ингмару вдруг почему-то приходит в голову, что Стриндберг написал пьесу «Лебедь белая» специально для Харриет Боссе [26] , но потом сделал все для того, чтобы роль досталась Фанни Фалькнер [27] .

Свен Нюквист подает знак, что все готовы начать еще раз. Взглянув на часы, Ингмар встает за камерой в ризнице. Видит, как все занимают свои места, чувствует, как спокойствие разливается по всему телу, и, когда пищит световая хлопушка, мягкие волны проходят по свету.

— Вы неважно выглядите, — говорит служка, и Ингмар тотчас слышит, что звучит это из рук вон плохо. Голос Кульбьорна утратил ту ноту отсутствия, которую они так долго отрабатывали во время репетиций. Он прижимает подбородок к груди, как они и договорились, но все остальное — настоящий театр.

В глазах у Кульбьорна паника. Он чувствует, что играет хуже других.

Слова так и льются из Гуннара:

— Если бы пойти поспать, то…

Кульбьорн протирает очки, разглядывая их на свету.

— Вы могли бы попросить Мэрту Лундберг помочь вам, — говорит он. — Она была бы рада. Могу у нее узнать.

— Спасибо, не стоит, — резко отвечает пастор.

Вдруг оба переводят взгляд на железную дверь.

— Спасибо, — говорит Ингмар, почесывая затылок и подыскивая предлог попросить актеров повторить дубль, не обидев при этом Кульбьорна.

Стиг Флудин за звукооператорским пультом показывает кулак с большим пальцем.

Ингмар видит, что актеры ждут от него какой-то реакции.

Кульбьорн делает вид, что улыбается.

— Отлично, Гуннар, — говорит Ингмар. — Только мне кажется, это твое «спасибо, не стоит» получается слишком резким. Понимаешь, что я имею в виду?

— Нет.

На лбу поблескивают капельки пота.

Гуннар сидит за столом в ризнице и ждет объяснения. Между бровями пролегает двойная морщина, рот подозрительно изогнулся.

— Давайте попробуем еще раз, — говорит Ингмар. — Может, это вовсе не обязательно, но время-то у нас есть. Ну как? Что скажешь, Гуннар?

Гуннар встает и убирает со стола термос и кофейную чашку.

Тишина.

— Камера! — кричит Ингмар.

— Камера, поехали! — отвечает Стиг Флудин.

Пищит световая хлопушка, покачивается золотая кисть на сачке. Ингмар грызет ноготь большого пальца и вдруг оказывается в Мэстере Олофсгордене после премьеры «Лебедь белая».

Немцы заняли Париж, мать стояла немного поодаль в темном фойе с чашкой кофе в руке, за окнами кружился снег.

— Ты неважно выглядишь, — сказала одна из актрис.

Ингмар провел рукой по губам, не глядя ей в глаза.

Сейчас бы пойти прилечь.

По группе прокатился легкий шорох.

— По-моему, перед нами юное дарование, — сказал какой-то мужчина, понизив голос и кивая на Харриет Боссе. Невысокая женщина чуть старше, чем его собственная мать. Миловидная, подумал он. Гордо посаженная голова и круглые щеки.

Она неторопливо разглядела его, затем, слегка улыбнувшись, спросила:

— Мать с отцом были на представлении?

— Я видел только мать, — ответил он, делая жест матери.

— Ей понравилось?

— Не знаю.

— Могу спросить у нее.

— Нет, спасибо, — отвечает пастор.

Актеры смотрят на кованую железную дверь.

— Спасибо, — говорит Ингмар. — Отлично. Правда, отлично. Вы сами заметили, что на этот раз получилось? Раз — и все. А теперь пора отведать торта.

Он идет за Свеном, но, вспомнив, что надо поговорить с Катинкой, возвращается и сквозь тонкие церковные стенки слышит, как Гуннар говорит:

— Дело тут вовсе не в интонации, он не стремится к стилизации или точности. Ему лишь бы гадость какую-нибудь сказать.

Ингмар краснеет, но сдерживает порыв гнева и не врывается на площадку.

Надо вышвырнуть его со съемок, уходя, думает он. Страх каскадом обрушивается где-то в желудке, скручивая кишки.

Он замирает и ждет, не понимая, что произошло. Мутный свет свисает с арматуры, словно рваная простыня.

Словно застывшие потоки минувшего ливня.

Словно пластиковое покрывало, что тянется с пола до потолка.

В Большом павильоне пустынно и тихо. Кофейная чашка и смятая сигаретная пачка.

Время около трех часов ночи, но он идет дальше.

Посреди пустого пространства на полу лежат черный мужской ботинок и порнографическая газета. Как только он нагибается к ним, что-то проносится у него за спиной. Оборачиваясь, он успевает заметить мелькнувший фрагмент обнаженного тела, который мгновенно исчезает за ризницей. В уголке глаза отпечатываются промелькнувшие ягодицы, мощная ляжка. Кажется, даже бугорки позвоночника.

Слышно, как в ризнице кто-то двигает стол, ножки скребут по полу. Он подходит к двери и прислушивается. Стол волочат дальше, потом раздается стук.

Редкие, но тяжелые удары.

Порывистые вздохи и всхрапывание. На деревянную поверхность сыплется земля.

Стол волочат дальше, он упирается в дверь. Приподнимается кем-то и падает на пол, царапает поверхность двери, упираясь в нее.

Ингмар ложится на пол, пытаясь заглянуть в щель под дверью. Теплый сквозняк, струящийся по полу, приносит с собой едкий и кислый запах.

Он почти погружается в дрему прямо на полу, как вдруг слышит смех Стига Флудина и Бриана Викстрёма [28] у звукооператорского пульта. Ингмар поднимается, щурясь от света люстры, приглаживает волосы.

— Ну что там? — спрашивает К. А. — Хотел приподнять дверь?

— Нет, — отвечает Ингмар.

Спина вспотела, он немного замерз.

К. А. стоит рядом и пьет кофе из блестящей темно-коричневой кружки.

Ингмар заходит в курилку, там стоят актеры вместе со Свеном и Оландом.

— Это просто какое-то сборище клоунов, — говорит Туннель, садясь на стул с табличкой, где написано ее имя.