Онлайн книга «Нить»
|
Они не виделись с момента Катерининого замужества, и у Ольги накопилось множество вопросов. – Павлина говорила, у тебя было чудное платье. Понравилась тебе твоя свадьба? Катерина старалась не вспоминать о свадебной церемонии и о том, как поклялась перед Богом принадлежать Гургурису до конца жизни. – Красиво было, – безучастно сказала она. – Расскажи же мне про свой дом. Павлина говорит, это вилла на улице Сократус. А готовить ты научилась? – Научилась. Кухня там со всеми современными удобствами, даже новая электрическая плита есть. – Но все-таки, не сама же она готовит? Тебе, наверное, все равно приходится делать всю основную работу. – Да, приходится. А кириос Гургурис очень любит поесть. – Могу себе представить, – сказала Ольга и улыбнулась Катерине, но заметила, что на ее лице не промелькнуло ни тени ответной улыбки. Вечером Ольга рассказала о своих наблюдениях Павлине. – Не такой я ожидала увидеть молодую жену, – заметила она. – Да, правда. Она какая-то хмурая, – согласилась служанка. – Но она ведь и с самого начала к нему особой любовью не пылала. – Да, но я-то надеялась, со временем она как-то привыкнет к кириосу Гургурису, – возразила Ольга. – Ну, еще не так много времени прошло, – сказала Павлина. – Мне показалось, она как будто не совсем здорова, – нерешительно сказала Ольга. – То есть ребенка ждет? Быстро же она! – Такое ведь может быть, правда? – Может, но, думаю, мне-то уж она бы рассказала! – воскликнула Павлина слегка ревниво. – Что ж, я ее просила зайти еще на будущей неделе – будем надеяться, к тому времени ей станет лучше. Когда Катерина пришла снова, Павлина заметила, что вид у нее еще более поникший, чем в прошлый раз. Старая служанка пыталась найти очевидные признаки беременности, но их не было. Просто пропал какой-то огонек. Павлина ясно помнила, как увидела Катерину впервые. Это был тот день, когда Евгения с детьми пришли на улицу Ирини, и даже тогда эта пятилетняя девчушка с открытым простодушным лицом словно светилась изнутри. Все мучились страхами и подозрениями, а девчушка в светлом платьице с оборками так и сияла. А теперь, через годы, этот свет погас. Девочка, которая, казалось, и ходить-то умела только вприпрыжку, превратилась в женщину, еле волочащую ноги. Не было больше ни блеска в глазах, ни ясной улыбки – из нее словно вытянули все жизненные силы. Была середина августа, самый жаркий день за все лето. В спокойном серебристом море отражалось бесцветное, затянутое дымкой небо. Впустив Катерину в дом, Павлина налила ей на кухне прохладительного. – Ты хорошо себя чувствуешь? Что-то ты какая-то молчаливая. – Все хорошо, Павлина. Просто очень уж душно сегодня. – И больше ничего, правда? Я уж думала, с тобой что-то случилось. У кириоса Гургуриса все в порядке? – Да, – неловко ответила Катерина. Она не хотела нарушать данное себе обещание: терпеть и не жаловаться. – Все хорошо. Молодая женщина встала, ей хотелось поскорее сбежать от расспросов Павлины. – Можно, я пойду к кирии Комнинос? Она пошла наверх с двумя платьями в руках и увидела, что Ольга стоит на верхней площадке. – Здравствуйте, кирия Комнинос, – сказала Катерина, стараясь изобразить веселость. – Доброе утро. Пойдем в гардеробную? Катерина пошла за ней и вскоре уже намечала булавками швы и замеряла длину рукавов и подола. Обычно они непринужденно болтали во время этих примерок, но, видя, как нахмурены у Катерины брови, Ольга не решалась начать разговор. Ей не хотелось совать нос в чужие личные дела, однако без слов ясно было: что-то не так, Катерина несчастлива. Инстинкт подсказывал Ольге, что это как-то связано с Григорисом Гургурисом. Этот надменный, самоуверенный человек, который не раз сидел за ее обеденным столом и хохотал над своими же глупейшими шутками, наверняка повинен в том, что грусть заволокла Катеринино лицо, словно облако. Ольга знала, что такое несчастливый брак, и ей было знакомо это выражение молчаливого отчаяния. Втайне она чувствовала, что у нее много общего с этой молодой женщиной. Обе совершили одну и ту же ошибку, и для обеих она обернулась пожизненным приговором. Катерина подняла глаза от своей работы и заметила на тумбочке фотографию Димитрия в рамке. В точности такая же, как та, что Павлина дала ей, – единственная его фотография во всем доме на улице Ники. Ольга заметила, куда смотрит Катерина. – Он был очень красивый, правда? – Да, – нерешительно ответила Катерина. – Очень. И храбрый. В глазах у нее блестели слезы. Сейчас она смотрит на лицо человека, который отважно сражался против немцев, а ночью будет спать в одной постели с тем, кто охотно жил бы при немцах и дальше. С коллаборационистом. Ее душил стыд. В следующие недели Катерина еще несколько раз приходила к Комниносам. Павлина каждый раз пыталась добиться от нее, отчего она так несчастна, но модистра отмалчивалась. Прошло уже больше двух лет со дня гибели Димитрия, и Ольга перестала носить траур. Однажды Катерина была у нее и разглаживала новую юбку, светло-голубую в горошек. – Правда, приятно надеть что-нибудь цветное? – спросила Катерина. – Не знаю даже, – ответила Ольга. – Непривычно как-то. Тут в дверях спальни возникла Павлина, вся красная. Она бежала по лестнице бегом и теперь задыхалась от быстрого подъема и от избытка чувств. – Кирия Комнинос… Мне нужно вам что-то сказать. Кое-что случилось. – Павлина! Что такое? В чем дело? – Ничего страшного. Но это невероятно. Просто невероятно. – Павлина, да говори же! – В голосе хозяйки звучало нарастающее недовольство. Катерина застыла, слегка смущенная, с юбкой в руках. Служанка стояла в дверях, так что незаметно выйти было нельзя. – Не знаю, как вам и сказать… н-но это… – Павлина, в чем дело?! – Ольга начала уже выходить из себя. Служанка и в самом деле вела себя чрезвычайно странно, а теперь залилась неудержимыми слезами. Трудно было понять, от радости или от горя. – Я знаю, что он умер. Но… Катерина увидела, что за спиной Павлины стоит кто-то еще. Какой-то мужчина. Ольга лишилась чувств. Катерина первой выговорила это имя. – Димитрий? – произнесла она, чувствуя, как слезы текут по лицу. – Да, это я. Когда мать пришла в себя, сын сидел рядом с ней на кровати. – Прости, что я так неожиданно, – сказал он. – Хотел сначала написать, но решил, что это слишком опасно. Вот и пришел так… |