Книга Череп на флаге, страница 26 – Виктор Губарев

Чтобы побороть головокружение, он попробовал восстановить в памяти события минувшего вечера и первой половины ночи. Он вспомнил, как к борту его бригантины подошла лодка с двумя странными пассажирами, один из которых, возбужденный мужчина в летах, назвался губернатором острова; мужчину сопровождала молодая девушка, которую он представил своей дочерью. «Неужели они были теми, за кого себя выдавали?» — эта мысль настойчиво вертелась в воспаленном мозгу капитана Барни, казнившего себя за то, что он, не поверив их объяснениям, не внял их мольбам и не предпринял срочных мер по спасению судна. «Да нет, — тут же оправдывал он себя, — я вовремя отдал приказ открыть огонь по разбойникам. Если бы не измена Джима Флая и не трусость моих матросов, пиратская шлюпка покоилась бы сейчас на дне бухты».

Повернувшись лицом к борту, Барни начал прислушиваться к гулким и частым ударам сердца. Неожиданно, словно призрак из мрака, перед его затуманенным взором возник силуэт женщины в белом. Он всмотрелся в черты ее бледно-лилового лица и похолодел — лицо напоминало смеющуюся маску смерти. Дрожь пробежала по его телу. «Не за мной ли?» — подумал он, пытаясь перекреститься, но отяжелевшая рука отказывалась повиноваться.

Маска-фантом перестала скалить зубы, покрылась алой вуалью и через несколько секунд растворилась. На смену ей, однако, немедленно всплыл образ той самой молодой особы, которая была представлена ему как дочь губернатора. Она смотрела на Барни широко открытыми глазами, и в них читалась такая безысходность, такая печаль, что он невольно почувствовал себя единственным виновником ее несчастья.

— Я спасу вас, — прошептал Барни, и тут же в ответ услышал:

— Благодарю, капитан! Только сначала позвольте мне спасти вас.

Пленник вздрогнул и, повернувшись на голос, открыл глаза.

Рядом с ним стоял бомбардир Эванс, темная фигура которого резко выделялась на фоне марса-огня.

— Это вы, Чарли?

— Он самый. Я же дал вам слово позаботиться о вашей безопасности, а слово надо держать.

— Не преувеличиваете ли вы степень угрожающей мне опасности?

— Знаете, капитан, есть хорошая поговорка: береженого Бог бережет, — ответил бомбардир. — Если мои опасения напрасны — что ж, я отосплюсь завтра днем. А если какое-нибудь псих вернется с приза на фрегат и, пользуясь темнотой ночи, пришьет вас? Вы думаете, Господь, когда призовет меня к ответу, не вспомнит об этом? Вспомнит! «Где ты был, Чарлз Эванс, когда убивали твоего школьного товарища? — Вот первый вопрос, который он задаст мне. — Ты обещал охранять его — и что же? Нарушил данное обещание. Этот грех почище всех прочих грехов, тобою совершенных, а посему, Чарлз Эванс, каналья, гореть тебе вечно в геенне огненной…».

— Перестаньте, дружище, — нахмурился Барни. — Что это вы фантазируете? Нам не дано знать, за какие грехи призовет нас к ответу Всевышний.

— Чего уж там, — вздохнул бомбардир, — в Библии все грехи наши перечислены… Печально, капитан, однако большинство из них — на мне, и с души моей их не снять.

Они помолчали, думая каждый о своем. Потом Барни спросил:

— Как долго вы собираетесь оставаться на этом острове?

— Зависит от обстоятельств, — последовал уклончивый ответ.

— А что стало с гарнизоном здешнего форта?

— Часть солдат изменила королю и перешла на нашу сторону, остальные заперты в бараках.

Желая прояснить для себя еще один вопрос, капитан поинтересовался:

— Правда ли, что мужчина, искавший спасения на моем судне, — губернатор Генриетты, а находившаяся при нем молодая леди — его дочь?

— Так оно и есть, — кивнул Эванс. — Они сбежали от нас вечером того же дня, когда мы захватили крепость. Но, как заметил наш штурман, провидению было угодно вернуть их обратно.

— Очевидно, вы надеетесь получить за них солидный выкуп?

— Безусловно. Причем сэр Генри сам подсказал нам, как это сделать.

— Неужели? — Барни, заинтригованный, хотел знать подробности.

— Да. Только вопросов на сей счет задавать не надо, — Эванс понизил голос и добавил: — Я связан с моими компаньонами определенными обязательствами, капитан. Есть тайны, разглашение которых карается смертью.

После этого замечания разговор их продлился не более пяти минут и завершился тем, что бомбардир пожелал пленнику спокойной ночи, а сам стал прогуливаться вблизи его гамака с обнаженной саблей в руке.

Какое-то время Барни прислушивался к шагам своего сторожа и отдаленным выкрикам, долетавшим до фрегата со стороны бригантины; потом его утомленный мозг перестал реагировать на посторонние шумы, и он не заметил, как погрузился в глубокий сон.

Приснился ему остров, а на нем лагуна, спокойную гладь которой резал форштевень его рыбацкой лодки. Был предрассветный час, и он готовил снасть для ловли макрели. Вдруг на берегу мелькнул огонь. Свет его был необычным, серебристо-голубым и очень ярким. Горел он одну минуту, потом внезапно погас, снова вспыхнул и снова погас. «Что это было? — подумалось ему. — Остров необитаем и, кроме меня, здесь никто не бывает…». Не успел он так подумать, как за спиной его послышался лязг цепей, сопровождавшийся подозрительным шипением. В испуге оглянувшись, Барни почувствовал, что волосы у него на голове зашевелились и приняли вертикальное положение.

На корме лодки сидел огромный скелет с глиняной трубкой в зубах. Он был обмотан ржавыми якорными цепями и увешан всевозможным ручным оружием: саблями, пистолетами, абордажными топорами и кинжалами. Из носовой и глазных впадин его вырывались огоньки синего пламени и струился густой серный дым.

Ошарашенный этим жутким видением, Барни забыл осенить себя крестным знамением и стал ждать, что же произойдет дальше.

— Перестань стучать зубами, Джон Барни, — проскрипел призрак. — Ты что, никогда не видел приведений?

— Нет, — прошептал Барни, не в состоянии унять сумасшедшую дрожь, охватившую его.

— Странно. Я — призрак бомбардира Мура, которого капитан Кидд в девяносто шестом году спровадил к Дьяволу. Слышал об этой скверной истории? А? Он ведь огрел меня по голове деревянным ведром! Надо же. Раскроил мне череп, словно бешеному псу. А вина моя состояла лишь в том, что я единственный из команды осмелился сказать ему правду в глаза!

— Он поступил с вами дурно, сэр, — желая задобрить приведенье, посочувствовал ему Барни.

— Но и ему не повезло, — призрак издал кашляющий звук, означавший, по всей видимости, смех. — Да, его вздернули в лондонском «доке казней» как паршивую собаку и, облив смолой, выставили на набережной Темзы в назидание другим, более честным, мореходам.

Видя, что приведение не проявляет агрессивности, Барни осмелел и рискнул поддержать начавшийся разговор.

— Очевидно, вам не нужно было лезть на рожон, сэр.

— Получается, что так, — согласился призрак. — Но уж очень он меня достал! Еще и оскорбил в присутствии команды. Как такое унижение можно было стерпеть?