Книга Журнал 64, страница 53 – Юсси Адлер-Ольсен

– А осталось ли что-то от деятельности «Секретной борьбы»? Записи, картотеки, журналы, отчеты?..

– Нет, прямых свидетельств нету, но у меня сохранились папки с делами Филипа и кое-какие вырезки в его старом кабинете в подвале.

– Думаешь, это каким-то образом поможет разыскать твоего мужа? – заволновался сожитель. – Может, не стоит ворошить давно минувшие дела?

Миа Нёрвиг промолчала.

Тут Ассад поднял руку. Выражение его лица было болезненным.

– Простите, нельзя ли воспользоваться уборной?

Карл не любил сам ковыряться в стопках старых бумаг, у него имелись помощники. Но когда один помощник сидел на унитазе, а второй охранял тылы на рабочем месте, ему все же приходилось действовать самому.

– Где будем искать? – спросил он у женщины, стоявшей посреди кабинета и нерешительно осматривающейся, словно она попала в незнакомое место.

Затем Мёрк вздохнул, заглянул в пару архивных ящиков и обнаружил там бесчисленное количество подвесных папок, набитых до предела. Их было огромное множество, и если было необходимо просмотреть все, то он действительно предпочел бы уклониться от такого занятия.

Она пожала плечами.

– Я не заглядывала в шкафы много лет. Признаться, не люблю спускаться сюда после исчезновения Филипа. Конечно, я думала выкинуть архив, но ведь тут конфиденциальные документы, поэтому уничтожать их пришлось бы в соответствии с общепринятыми стандартами, а это дополнительная забота. Так что лучше уж запереть дверь и забыть о них, в доме и так места хватает.

Она на секунду замолчала и вновь огляделась.

– Да уж, непростое занятие, – сделал очередную попытку Герберт. – Может, мы с Миа как-нибудь сами все потихоньку просмотрим? А если удастся обнаружить нечто, представляющее для вас интерес, то мы вам перешлем, а? Вы только скажите, что следует искать.

– А, теперь вижу, – воскликнула Миа Нёрвиг, указывая на большой шкаф с дверцами-жалюзи светлого дерева, до отказа набитый ящиками с конвертами, визитными карточками и формулярами.

Она повернула ключ, и жалюзи скользнули вниз с шипящим звуком, словно лезвие гильотины.

– Вот, – женщина показала на синюю тетрадь формата А2 на спиральке. – Ее вела первая жена Филипа. А после семьдесят третьего года, когда Филип и Сара Юлия развелись, сюда перестали добавляться вырезки. Они лежали неприкрепленные.

– Насколько я понял, вы заглядывали сюда?

– Ну да. Позже я стала складывать сюда статьи, которые Филип просил выреза́ть из газет.

– А что именно вы хотели показать? – спросил Карл, заметив, как в комнату вошел Ассад, выглядевший теперь не бледнее, чем способен выглядеть человек арабского происхождения, – возможно, помогло посещение туалета.

– Ассад, все нормально? – спросил Карл.

– Легкий рецидив. – Он осторожно нажал на живот, показывая тем самым, что еще побаливает.

– Вот, вырезка от восьмидесятого года, и у меня на уме вот этот человек, – фру Нёрвиг протянула газетную вырезку. – Курт Вад. Я его просто не переваривала. Когда он сюда приходил или когда Филип разговаривал с ним по телефону, его словно подменяли. После этих бесед он мог стать вдруг очень грубым. Нет, «грубый» – неправильное слово; он становился жестким, словно камень, как будто по жизни вообще не испытывал никаких чувств. Он мог потом необычайно холодно разговаривать со мной или с нашей дочерью, причем без единого повода. Как будто становился другим человеком, потому что обычно он был чрезвычайно любезным. Тогда мы ссорились.

Карл посмотрел на статью. «“Чистые линии”» учреждают филиал в Корсёре», – гласил заголовок, ниже располагалась фотография. Филип Нёрвиг в клетчатом твидовом пиджаке, человек рядом с ним в элегантном черном костюме с плотно повязанным галстуком.

«Филип Нёрвиг и Курт Вад провели встречу с большим авторитетом», – прочитал он подпись к снимку.

– Вот черт побери! – не сдержался Карл и примирительно посмотрел на хозяев. – Ведь это о нем в последнее время столько говорят… Да-да, теперь я припоминаю название «Чистые линии».

На фотографии была запечатлена чуть более молодая версия Курта Вада, чем та, что он видел по телевизору днем ранее. Черные, как смоль, бакенбарды. Высокий и статный красавец в самом расцвете сил, а рядом – хрупкий человек с острыми, как бритва, складками на брюках и натянутой улыбкой; создавалось впечатление, что она редко появлялась на его лице.

– Да, это Курт Вад, – кивнула женщина.

– Сейчас он, кажется, пытается протащить «Чистые линии» в Кристиансборг?

Женщина опять кивнула.

– Да уж, он и раньше пытался. Однако теперь, кажется, ему удастся, и это ужасно, потому что он недобросовестный и властолюбивый человек с нездоровыми идеями. В любом случае, его идеи не должны получить распространения.

– Миа, ну ты ведь ничего не знаешь, – вновь вмешался Герберт.

«Какой-то он чересчур назойливый», – подумал Карл.

– Да нет, знаю, – с легким раздражением ответила Миа. – И ты прекрасно знаешь! Ты столь же пристально следил за прессой, как и я. Только вспомните, что в свое время писал Луис Петерсон, мы уже говорили на данную тему. Курт Вад вместе со своими единомышленниками на протяжении многих лет связан с жуткими делами об абортах, которые он сам называл необходимыми выскабливаниями, а также о стерилизации. И о вмешательстве в свой организм бедные женщины даже понятия не имели.

Здесь Герберт запротестовал гораздо активнее, чем можно было ожидать.

– У моей жены… ну, то есть у Миа навязчивая идея о том, что Вад виновен в исчезновении Филипа. Вы понимаете, скорбь может быть слишком…

Мёрк нахмурился и пристально поглядел на него. Между тем Миа Нёрвиг и не думала останавливаться, словно аргументы друга уже давно потеряли какую-либо силу.

– Через два года после того, как был сделан снимок, после многих тысяч часов, потраченных Филипом на «Чистые линии», они выставили его. Вот он… – она указала пальцем на Курта Вада, – лично явился сюда и исключил Филипа без малейшего предупреждения. Они утверждали, что он воспользовался доверенными ему денежными средствами, но это неправда. Они лгали, что Филип якобы злоупотребил доверием компании; он даже помыслить о таком не мог. Он просто был не очень силен в цифрах.

– Миа, я не думаю, что тебе следует настолько уверенно связывать исчезновение Филипа с Куртом Вадом и теми событиями, – заметил Герберт несколько мягче. – Думай о том, что он еще жив.

– Я больше не боюсь Курта Вада, я не раз говорила тебе! – Ее яростный выпад сопровождался вспыхнувшим на щеках румянцем, несмотря на то, что ее лицо было обильно напудрено. – Не лезь в разговор, Герберт. Позволь мне продолжить, хорошо?

Тогда он отступил. Было очевидно, что им еще предстоит беседа за закрытыми дверями.