Книга Реконструктор. Дорога в один конец, страница 44 – Александр Конторович

Но не спешат входить в комнату милиционеры, видать, взрыва опасаются. Ладно, не станем их томить неизвестностью — выйдем сами.

Но сделав несколько шагов, останавливаюсь. Что меня тормознуло? Да... фиг его разберёт, но как-то вот не тянет меня сразу на свет божий вылезать. Прислушаюсь я, тем паче, что и разговоры тут какие-то странные. И пригляжусь.

Прижавшись к стене, осторожно выглядываю во двор.

В первые мгновения мне кажется, что я снова вернулся на войну. Не пойму только — на какую? Точно не Чечня и не Дагестан — там найти газету на украинском языке, да ещё в типично украинской хате — дело немыслимое!

Но всё недвусмысленно указывает именно на это.

Несколько человек в разномастном камуфляже окружают троих безоружных парней. Они тоже в форме, но в отличие от остальных — в одинаковой. Один, светловолосый, полусидит, отвалившись спиной на стену сарая, двое стоят. Судя по наличию повязки на ноге светловолосого, он ранен.

А чем, кстати, эти люди вооружены?

Так... автомат Калашникова, калибр 7,62-мм — теперь я это оружие вспомнил. Равно, как и всё с ним связанное.

— И що ж мы тут, люди добрые, бачимо?

Ещё один персонаж. Наголо бритый и длинноусый — прямо-таки опереточный запорожец! Этот сидит на обыкновенной табуретке и вертит в руках какие-то документы.

Вот он раскрывает один из них — знакомого вида красную книжицу.

— Филенко Александр Николаевич. Год рождения — 1992, Москва. Прописан там же, Открытое шоссе, дом... был прописан!

И он бросает паспорт себе под ноги.

— Гарипов Руслан Магомедович. Год рождения — 1981, село Шатой... Прописан там же, ну, это и без паспорта понять можно.

И эта книжица летит на землю.

А в руках уже паспорт несколько иного обличья.

— Охримчук Мыкола Станиславович. Год рождения — 1984, Луганск. Прописан... угу, понятно.

Этот паспорт он на землю не бросает и продолжает вертеть в руках.

— Ишь ты — Мыкола! Шо ж ты, украинец, вместе с москалём и чеченом вместе делаешь? Га? Куды ж вы москаля того тащили?

— Ранен он, — негромко отвечает стоящий слева парень. Ничего, типично украинского (как это принято изображать в книгах и в кино) в нём нет.

— Так и що? Ранен — подохнет, туда и дорога ему. Ты-то что с ними в одной компании потерял?

— К врачу его нужно...

— Будет ему врач!

Стоящие полукругом вооружённые парни ржут.

— О себе подумай! Пока есть, чем думать!

— И что я должен думать?

Усатый усмехается. Ему явно весело, он прямо-таки упивается своей властью.

— Глупый, да? У тебя, хлопче, есть один выход. Подсказать?

Охримчук молчит.

— Так вот! Хочешь жить — докажи, что ты истинный патриот!

— Как доказать?

— Мы тоби верёвку дадим. Ну, и поможем, само собой. Подвесишь на воротах этих двоих — оставим жизнь. И к себе возьмём. Не сразу, понятно, да и оружия пока не дадим. Но жить будешь. Ну?!

Парень мотает головой.

— Ни! Не можно это — то мои браты!

— Москаль да чечен — давно тоби братьями стали? Они браты — а мы тогда хто?

— Фашисты вы... — глухо отвечает Охримчук.

И только сейчас я замечаю на рукавах всех вооружённых повязки со странным изображением. На черно-красном фоне стилизованная свастика. Ну, не совсем свастика, но очень уж похоже... Такие татуировки были на воевавших в Чечне наёмниках. Против нас воевавших, само собой разумеется. Только накалывали их на коже и красно-черного фона там не имелось.

— От так? — неожиданно спокойно произносит главарь. — Добре... Гнат!

— Тут я, пан сотник!

Сотник? Где это в армии такие звания есть? Или тут тоже — сплошь реконструкторы подобрались? Ну, тогда они изображают что-то совсем непотребное...

— Пошукай в дому, — кивает в мою сторону бритоголовый. — Там я малость гвоздей бачив, сотку. Вот сюда их и тащи. Да молоток не забудь! Мы сейчас тут барельеф делать станем — аккурат на том заборчике! Развесим цих гавриков так, чтобы они друг другу в гляделки пялились — нехай так-то и висят, пока не сдохнут! Олекса!

— Тут я, пан сотник!

— Дуй к Семену! У него камера хорошая есть, я вчерась бачив. Нехай он сюда её тащит — снимем ролик!

Со щелчком встаёт на место последний пазл. Свастики, распятие, слова Охримчука — это нацисты!

Да, я понимаю всё, что они говорят. И? Немцев я тоже понимал, очень, кстати, неплохо. Даже разговаривал. А теперь, стало быть, фашисты говорят по-украински? Ну и что с того? Они стали белыми и пушистыми?

Не заметно.

Распять раненого?

Перед глазами встают распятый на кресте солдат в Чечне, распятый пленный на кресте на Волховском фронте. В одном месте это сделали боевики, в другом — немцы. И что — между этими случаями есть какая-то разница?

Нет.

И те фашисты — и другие.

И эти.

Всё. Вопросов больше нет.

Отступаю в сторону, прячась в стенной нише, за печью. Если Гнат пойдёт прямо, он будет ко мне левым боком. Свернёт — спиной.

Кинжал сам собой прыгает в руку.

Топот ног, злодей направо свернул. Отчего злодей? А кем его ещё называть прикажете? Помогаешь негодяю творить зло — сам такой.

Пара шагов и моя рука ложится на рот Гната, лишая того возможности заорать. А кинжал мягко входит ему в печень — этот удар у меня хорошо поставлен.

Дрыгнулся мужик, изогнулся... но, поздно...

Один готов.

Делаю несколько шагов в комнату с оружием. Минутка-другая у меня ещё есть.

Пистолет — на место, патрон дослать, кобуру расстегнуть.

Проверяю пулемёт — вроде бы всё в порядке. Не самый, конечно, айс, стрелять из него сейчас, мало ли сколько народу вокруг шастает? И что это за народ... тоже неизвестно.

Снова к выходу — опять осторожно выглядываем во двор. А там уже кипит "работа". К рукам двоих ребят — Охримчука и Филенко уже привязали длинные доски — это, чтобы они руки в стороны расставленными держали и не особо мешались при распятии. Сейчас большая часть гопы навалилась на чечена, оказавшегося неслабым таким бойцом — отмахивался он отчаянно и парочке человек подвесить успел основательно.

Сотник развалился на табуретке и, опершись спиной на стену, ухмыляясь наблюдал разворачивающееся перед ним зрелище, отпуская ехидные комментарии.

С тебя и начнём...