Книга Украденный голос. Гиляровский и Шаляпин, страница 41 – Андрей Добров

Оставалось надеяться, что Шаляпин все же выстрелит, не послушает его. Пуля быстрее руки.

С другой стороны, Шаляпин мог этого и не знать. К тому же сегодня на его долю выпало столько потрясений, что способность трезво оценивать ситуацию у певца совершенно исчезла.

Он остановился и опустил револьвер.

– Брось! – потребовал Воробьев.

Шаляпин повиновался.

– Иди сюда, – сказал Воробьев.

– Зачем? – спросил Шаляпин.

– Иди и ложись рядом. Ну!

– Не пойду.

– Щас я ему голову пробью.

– Ага, я лягу, так ты и мне пробьешь тоже. И ему, и мне.

Воробьев нервно хмыкнул.

– Точно. Или хочешь по-другому?

– Как? – спросил Шаляпин.

Молодец, Федор Иванович, тяни время, дорогой, дай мне немного очухаться!

– А вот так. Его я тут порешу по голове, а тебя порежу. Догоню и порежу.

Шаляпин, вероятно, настолько устал и перенервничал, что, казалось, совершенно не боялся. Весь измазанный грязью, собственной рвотной массой, какими-то маслянистыми пятнами – вероятно, из погреба, пылью травы, он стоял, сцепив руки за спиной, и невыразительно глядел из-под спутанных, мокрых от пота волос.

– Воробьев. Ты же врач, хоть и бывший. Ты же человек, – сказал он совершенно спокойно. – Что ты тут из себя изображаешь? Озверел ты, что ли? Что ты ведешь себя как быдло, Воробьев, а?

Удивительно, но это возымело действие – убийца нахмурился и как будто вынырнул из омута кровавого бешенства.

Впрочем, я не стал ждать далее – вынырнет он или нет. Я быстро откатился в сторону и встал на колени. Воробьев метнулся за мной, но я уже вскочил на ноги. Получив страшный удар по ноге, я, не почувствовав в запале боли, правой рукой врезал ему прямо в грудь, отчего доктор отлетел в сторону и упал.

– Поднимите револьвер и стреляйте в него! – крикнул я Шаляпину, хватаясь за отбитую набалдашником ногу.

Шаляпин не стал ждать – нагнувшись, он подхватил свой револьвер из травы и выстрелил. Мимо!

– Да черт! – выругался я.

Воробьев дикой кошкой бросился на меня, взмахнув тростью.

Вот сейчас он меня и положит на этом самом – месте.

Выстрел! Воробьев запнулся на бегу и крикнул от боли. Кровь закапала из его правой руки.

Отбросив в сторону трость, Воробьев вцепился здоровой рукой в раненую – совсем как я секунду назад.

– Ага! – крикнул Шаляпин. – Попал!

Шагнув вперед, я поднял трость Воробьева. Шар рукоятки придавал ей солидный вес.

Я приковылял к капитану и врезал ему тростью по спине. Воробьев со стоном упал.

Опершись на трость, я стоял над ним, пытаясь отдышаться.

– Попал! – повторил с удовлетворением Шаляпин, подходя ко мне. – Но какой гад, а! Ведь он хотел вас убить, ей-богу!

Я кивнул и сплюнул на землю. Говорить я не мог – не хватало воздуха.

Наконец, сердце перестало бешено биться. Я со стоном, преодолевая боль в ноге, опустился на колени возле Воробьева, расстегнул ему ремень и, выдернув, связал им руки за спиной капитана, пока Шаляпин держал его повернутым набок.

– Так-то лучше, – сказал я.

– Сильно вам досталось? – спросил Шаляпин.

– Ничего…

– Ходить сможете?

– Постараюсь. Вот что, Федор Иванович. Идите-ка вы в деревню, там нас ждет извозчик. Скажите ему – пусть поедет до ближайшего полицейского участка и вызовет нам сюда подмогу. А я пока тут посторожу нашего капитана.

Шаляпин кивнул и ушел в лес.

Через несколько минут солнце, как будто почувствовав, что самое страшное кончилось и можно больше не прятаться, выползло из-за облаков и пригрело мне спину. Воробьев застонал и приоткрыл глаза. Он лежал тихо, но по мелким движениям плечей я видел, что капитан старается ослабить ремень, затянутый на его руках.

Тогда я пригрозил ему его же палкой.

– Лежите смирно, Воробьев. А то придется вас еще раз успокоить.

– Да пошел ты… – И капитан выругался матерно. Но затих окончательно, не пытаясь высвободиться.

– Сейчас приедет полиция, – сказал я ему, чтобы окончательно развеять все надежды на освобождение. – И отправишься ты прямиком в Бутырский замок.

Воробьев молчал. По его бледному, грязному от земли лбу, освещенному солнцем, потекли капли пота, оставляя светлые дорожки.

Нога сильно ныла, но я сумел с кряхтением сесть рядом с капитаном прямо на землю, и обыскал его карманы. В одном обнаружил складной нож, который отбросил подальше, но в пределах видимости, а во втором – уже виденную в его подземном «кабинете» железную коробочку с кокаином. Открыв коробочку, я увидел, что она наполовину пуста. Воробьев дернулся в мою сторону, но я оттолкнул его набалдашником трости.

– Тихо!

Капитан нервно облизнулся, шмыгнул носом и отвел глаза.

– Отвечай, ты убил мальчика на Хитровке? Ты зарезал?

Воробьев снова послал меня по матушке, не ответив на вопрос.

– Ведь вы врач, Воробьев, хоть и бывший. Откуда же в вас столько дикости? Я же видел, что там, в погребе. Как же вы могли, а?

Капитан только дернул щекой.

– Не хотите говорить – не надо. В полиции вас быстро разговорят. Посидите несколько дней в холодной без вашего марафета – сразу станете сговорчивее. Все расскажете – и про то, как детей опаивали, как их возили к профессору Войнаровскому, как потом отвозили сюда и тут убивали. Как один мальчик от вас сбежал, как вы его выследили и зарезали. Я ведь все знаю, Воробьев. Может быть, детали какие-то и не смогу понять, но в целом – все мне теперь понятно. Ведь это все из-за денег, да? Сколько вам Войнаровский платит, думая, что вы тут содержите прооперированных мальчиков?

– Не твое собачье дело.

– Как вам вообще удалось его впутать в это дело?

Воробьев уставился на меня холодными серыми глазами.

– Впутать? – каркнул он. – Это я-то его впутывал? Не-е-ет! Ты, легавый, ничего и не понимаешь! Мы с Ильей – однокурсники. Вместе учились. Потом наши дорожки разошлись – он остался в Москве, а мне пришлось идти в армию.

– Почему?

– Да потому что денег не было. А в армии – там прямой доступ к… к нему.

Воробьев взглянул на коробочку, которую я держал в руке.

– Это-то вас и погубило, – сказал я, держа коробочку так, чтобы убийца видел остатки порошка. – Я читал заметку про ваши опыты. Хотя какие это опыты! Одно воровство!

– Неправда! – дернулся Воробьев. – Что ты понимаешь, ищейка! Я, может, человек теперь опустившийся. Да, убийца. Но я – врач! Они не могут украсть у меня все, чему я учился, что я испытал. Там, на Балканах, это были опыты! Опыты! – закричал он. – Настоящие эксперименты.