Книга 20 лет дипломатической борьбы, страница 52 – Женевьева Табуи

– Во время выборов для охраны кандидатов в депутаты имелось больше полицейских, чем их было вчера для охраны короля во время его прибытия, – заявил в Марселе заместитель мэра Сабиани.

И он признал, что в мэрии отказались не только выставить воинский кордон, чтобы изолировать короля от окружавшей его толпы, но даже не согласились предоставить мобильных гвардейцев-велосипедистов, поскольку, учитывая близость выборов, это могло произвести плохое впечатление на избирателей.

* * *

Как только стало известно о смерти короля, Гастон Думерг созывает заседание Совета министров.

Раздается телефонный звонок. Один из журналистов сообщает председателю Совета министров о смерти Барту.

– Не может быть! – восклицает Думерг. Затем он сообщает эту новость прибывающим министрам. Одни хранят молчание, другие плачут. Первым прерывает молчание Эррио.

– Это был великий министр, – говорит он.

– Да, – добавляет Думерг, – он принадлежал к тем людям, величие которых становится особенно заметным только тогда, когда они мертвы!

Потрясенный до глубины души, Сарро с трудом зачитывает коммюнике о событиях в Марселе.

Некоторые министры считают, что трагедия в Марселе непростительна, и заявляют, что она объясняется не каким-либо роковым стечением обстоятельств, а является чудовищным следствием небрежности и ошибок! Они требуют наказания виновных…

Но большинство министров восстает против этого мнения:

– Когда был убит президент Думер, никого не подвергли наказанию. Если вы сегодня сделаете это, в Белграде могут сказать, что на нас лежит известная ответственность.

– Но мы не несем никакой ответственности… Для глав государств покушения являются профессиональным риском… – говорит Тардье, но Думерг решает в качестве арбитра:

– Нет, мы несем ответственность! И поэтому необходимо наказать виновных.

Правительство подает в отставку.

«Преступление, совершенное против дела мира, очевидно». Но правая пресса тотчас же отказывается от попыток расследовать, какое правительство или правительства могло или могли вложить оружие в руки убийцы – этого Калемеля, татуировка которого указывает на его принадлежность к ВМРО.

* * *

Тринадцатого октября состоялись похороны Барту.

На Кэ д’Орсэ происходит торжественная церемония.

На площади Инвалидов организован большой парад войск.

И только народ Парижа, собравшийся плотной массой и хранящий молчание, кажется, понимает все значение происшедшей драмы. Искренне и глубоко скорбят камердинер Гюстав и сотрудники покойного Барту.

Стоящий передо мной на официальной трибуне Пьер Лаваль довольно весело болтает с Франсуа-Понсэ, прибывшим на похороны из Берлина.

Позади меня разговаривают два директора крайне правых газет.

– По существу, – говорит один из них, – Барту был опасным человеком, он довел бы нас до войны…

– Друг мой, вы видели биржевой бюллетень? – спрашивает другой.

– Гёте был совершенно прав: мертвые быстро уходят, [42] – говорит мне Политис, занимавший тогда пост посла Греции в Париже.

После парада войск начинается церемония в церкви Дворца инвалидов. На церемонии присутствует советский поверенный в делах.

– Как, вы в церкви? Советский протокол не запрещает вам это? – спрашивает его один дипломат.

– Да, это так, – грустно улыбаясь, отвечает он, – но я получил специальное разрешение в связи с похоронами Барту… Вы знаете, дорогой коллега, франко-русское соглашение теряет все вместе с ним! Он был реалистом. Он понимал, что без серьезного военного соглашения между Францией и Россией, соглашения, которое заставило бы Гитлера сдерживать свои притязания, мир в Европе невозможен!

И вслед за этим во дворе Дворца инвалидов был дан прощальный воинский салют, раздался похоронный звон и прозвучала последняя дробь барабана.

Вновь надеть на плечи ранец. – Чистокровная лошадь, конюх и Франция. – Анте Павелич, Геббельс и Нейрат. – Часы. – Полет мухи. – Монахини, двигающиеся беглым шагом. – Рим и Обервилье. – Три коленопреклонения. – Таинственная беседа. – «Миньон» в римской Опере. – Преступление. – Два письма дуче Пьеру Лавалю. – Римские гангстеры. – Заткнуть рот прессе, заткнуть рот парламенту.

Девятое ноября 1934 года. Под Триумфальной аркой, где происходит церемония в память короля Югославии Александра, дует леденящий ветер.

Барабанная дробь. Знамена.

Стоя в первом ряду, против официальных лиц из нового правительства Фландена – Лаваля, маршал Петэн, наклоняясь к новому военному министру генералу Морэну, говорит ему:

– Что касается плебисцита в Сааре, то в этом деле надо действовать прежде всего таким образом, чтобы не создавать новой Эльзас-Лотарингии.

Морэн выражает свое согласие. Впрочем, германский посол во Франции Кестнер каждое утро ходит на Кэ д’Орсэ и ведет там весьма таинственные переговоры с Пьером Лавалем. Содержание их и в дальнейшем будет сохраняться в строжайшем секрете. О них не будет поставлен в известность даже наш представитель в Саарбрюкене Мориз. Во время плебисцита 13 января 1935 года французы не будут бороться с Гитлером за победу. А взамен Германия не потребует нового увеличения своих вооруженных сил.

Из-за отсутствия дара воображения или, скорее, хорошей памяти и способности сохранять воспоминания Петэн, по-видимому, не предвидит неизбежного опьянения, которое охватит весь Саар вечером 13 января, когда Гитлер одержит победу большинством в 90 процентов поданных голосов и когда грандиозные факельные шествия, точно настоящие реки огня, растекутся по городу под звуки национального гимна, исполняемого на дудках и барабанах.

Не перестает дуть леденящий ветер. Церемония заканчивается. Дипломаты, подняв воротники своих пальто, обмениваются мнениями.

Несмотря на только что пережитую Францией трагедию, они считают, что своими поездками Барту наметил надежные пути к восстановлению престижа Франции. Уже сейчас, опираясь на будущий франко-русский пакт, открытый для присоединения Германии и Италии, французские руководители могут положить конец шантажу со стороны диктаторских государств, заявив: «Соглашайтесь на пакт о взаимной помощи, ибо он будет заключен в любом случае – с вами или против вас». И дипломаты добавляют: «Франция все еще находится в выгодном положении».

* * *

Пребывание нового министра Пьера Лаваля в величественном и простом кабинете французских министров иностранных дел приводит в смущение всех дипломатов. Маленький, очень смуглый, почти восточного типа человек с косым взглядом бегающих глаз, Лаваль говорит на жаргоне, представляющем странный контраст с манерой разговаривать всех тех, кто до этих пор руководил внешней политикой Франции из этого большого кабинета Верженна, бывшего министра Людовика XV.