Книга Сын боярский. Победы фельдъегеря, страница 65 – Юрий Корчевский

Медведь почти завершил оборот к Алексею, когда Иван рубанул его саблей по лапе. Видно, в удар всю силу вложил, поскольку лапу медведю отрубил. А Прохор по морде его рубанул, в районе переносицы.

Шатун издал такой страшный рёв, что кровь в жилах заледенела, и рухнул.

Схватка секунды длилась, от силы – минуту одну.

Люди смотрели на медведя и переводили дух. Ранен зверь или притворяется? Водилось за медведями да за кабанами и такое. Ранен, затихарится, а как охотник приблизится, в атаку поднимается. Что медведь, что кабан крепки на рану, иногда с пробитым сердцем на сотню метров уходят, обильно поливая землю кровью.

Алексей несколько раз уколол медведя саблей, но тот не реагировал. И пар из пасти не идёт, стало быть – не дышит.

– Все целы?

Иван провёл рукой по лбу, где подкравливала рана.

– Прохор, доставай тряпицы чистые.

Каждый воин всегда возил с собой своего рода аптечку: чистые тряпицы, разорванные на полосы на манер бинтов, и в маленьком туеске – сушёный мох. Им раны присыпали: кровь остановить, нагноение предотвратить. Ещё возили с собой тонкий кожаный ремешок – руку или ногу перетянуть, если сосуд сильно кровит. А ещё иглы с нитками брали – раны шить, причём умели это делать не хуже лекарей. После серьёзного боя раненых было много и помощь приходилось оказывать самим, ежели жизнь товарища дорога.

Вот и теперь они Ивану тряпицей голову перевязали, предварительно обильно посыпав рану высушенным и истолчённым в порошок мхом. Потом тулупы скинули и друг друга осмотрели – нет ли ран, не сочится ли где кровь? В горячке схватки не всегда сразу почувствуешь, что ранен, кровь теряешь. По большому счёту, они отделались лёгким испугом, могло быть значительно хуже.

Прохор с огорчением вертел перед глазами свой тулуп:

– Жалко, почти новый был.

– Плюнь, скорняк тебе другой тулуп сделает, овчина есть. Вы, други мои, почто не насторожились?

Ратники переглянулись:

– Разве что-то говорило об опасности?

– Кони занервничали. У них слух отменный, и нюх тоже. Ушами они прядали, ход сбавили. Ведь неспроста!

Ратники покраснели – укор был обоснованным. Наверное, они во всём положились на Алексея. Он главный, скачет впереди и команду нужную вовремя отдаст.

Но Алексей чувствовал, что здесь он сам недоработал. Надо было с воинами все варианты изучить: как нести боевое охранение на марше, как – в дозоре. Ругать молодых ратников он не стал, пожурил – и хватит. После такой встречи с шатуном парни и сами выводы должны сделать.

Свистом Алексей подозвал коня. Тот подошёл, но как-то осторожно, косясь на тушу убитого медведя. Всхрапывал.

Парни разом спросили:

– Боярин, неуж трофей здесь бросим?

– Что предлагаете?

– Хоть шкуру снять. С дырками она, конечно, но можно отмыть от крови да выделать, на пол кинуть. Красота же!

– Давайте, только быстро.

В два ножа парни стали снимать шкуру с медведя.

Но как ни торопились, а час прошёл. Стало быстро темнеть, как всегда зимой. Усилилась позёмка, стал крепчать мороз.

Алексей начал парней поторапливать. Через разорванный тулуп мороз к телу начал подбираться, стоять было зябко.

Наконец ратники скрутили шкуру, приторочили её за седлом и обтёрли о снег окровавленные руки. Однако сами замёрзли, носами шмыгают.

Вскочив на коней, они пришпорили их, и те, будто почуяв дом, сами пошли намётом к тёплой конюшне и кормушке.

Полчаса галопом, и вот уже ворота имения. В окнах колеблющийся свет свечей, из печных труб дым вьётся.

На стук отпёр Захарий. Он сразу узрел рваные тулупы и замотанную тряпицами голову Ивана.

– Что случилось? – обеспокоился слуга.

– Шатун перестрел на дороге. Хорошо – сами живы остались, и лошади целы. Парни, лошадей в конюшню, да холодной воды не давайте, подогрейте сперва.

– Знаем, боярин.

Алексей прошёл в свою избу, скинул тулуп. В избе было тепло и уютно. Он стянул кафтан и рубахи – шёлковую верхнюю и исподнюю – и прошёл к зеркалу. На боку и спине красовался огромный синяк.

– До свадьбы заживёт! – утешил себя Алексей.

Он оделся и кликнул прислугу – есть пора. Но кухарки и сами услышали, как боярин приехал, и уже подогревали кушанья в печи.

Алексей поужинал с ратниками, выпили по кружке вина – согреться с мороза, да и победу над медведем-шатуном отметить. Главное – живы!

Утром Алексей решил обновку – подарок княжий – примерить, да и перед дворней покрасоваться. Оно, конечно, уровень не тот, сюда бы соседей-бояр, порадовались бы, позавидовали.

Он надел валенки, шапку соболью и шубу бобровую. Погляделся в зеркало – солидно! Ни дать ни взять – боярин столбовой.

В таком виде Алексей вышел на крыльцо. На улице мороз градусов пятнадцать, ветерок, снежок редкий срывается. А в шубе, шапке да в валенках тепло, только щёки мёрзнут.

Захарий, шедший от колодца с бадейкой воды, увидев Алексея, замер. Поставив бадейку на снег, он всплеснул руками:

– Боярин, да ты ли это?! Ну и шуба! У тебя же отродясь такой не было!

– Подарок это, с княжеского плеча. Скачки я выиграл.

– Ой, люди добрые! – закричал Захарий. – Да вы только полюбуйтесь на нашего боярина!

– Уймись, Захарий! Какой бес в тебя вселился?

– Да как же! Разве каждому боярину такие подарки перепадают? Пусть все видят! У нас боярин заслуженный, не абы какой захудалый.

Челяди на крики Захария сбежалось много. Они разглядывали Алексея, как невидаль какую. Впрочем, бобровую шубу да с княжеского плеча и в самом деле они видели впервые.

Алексею и стыдно было за такое внимание, но и гордость была. Не купил ведь он эту шубу, не трофеем забрал – заслужил.

– Ну, посмотрели – и будя! Идите, работайте, – прикрикнул на челядь Захарий.

Да и Алексею стоять уже прискучило, и он, решив прогуляться, подышать чистым морозным воздухом и ноги размять, вышел за ворота.

Санный след почти занесло, да и куда теперь ездить? Если только за дровами в ближний лес?

Он свернул направо, к реке. Она подо льдом, и по ней обозы зачастую идут – всё интереснее, чем на голые деревья смотреть.

Но как только он вышел на берег реки, как услышал отчаянный крик:

– Рятуйте!

Однако никого не было видно.

Алексей стал отчаянно вертеть головой, даже шапку снял, чтобы лучше было слышно. И в этот момент он увидел: в проруби, в которой бабы обычно бельё полощут, на стылой воде мелькнула голова. Показалась и вновь под воду ушла.