Книга Любовь приходит в черном, страница 8 – Анна Чарова

— Марина, что происходит? — поинтересовался он, спрыгивая на землю и направляясь к ней.

— Да вот, полиция пытается меня привлечь за проституцию.

Лицо Артура окаменело, он навис над летехой и проговорил голосом холодным, как лезвие ножа:

— Предъявите, пожалуйста, ваши удостоверения.

А дальше происходило странное: полицейские втянули головы в плечи, извинились и ретировались побитыми псами, что было им, мягко говоря, несвойственно. Выводов напрашивалось несколько: или они знали Артура и побаивались, значит, его преследовали не полицейские, или попросту почуяли в нем более сильного хищника.

— Спасибо, ты меня спас, — улыбнулась Марина, садясь на сиденье рядом с водительским. — Мы квиты.

— Не считается, ты же из-за меня у дороги стояла. — Он повернул ключи зажигания — зарычал мотор, и автомобиль, набирая скорость, покатил по улице. — Да и ты девушка самодостаточная. Уверен, сама бы вышла из ситуации.

Вскоре вырулили на проспект, по которому Марина частенько возвращалась домой с работы, свернули в незнакомый узкий темный переулок, и сердце ухнуло в пятки.

— Куда мы едем? — прошептала она, вцепилась в подлокотники и заозиралась, думая, как спасаться бегством.

На ходу выпрыгивать? А если двери заблокированы?

— Не переживай, я просто хочу показать тебе сказочное место. Это займет минут пятнадцать, но, уверен, ты оценишь.

Почему-то Марина поверила ему и успокоилась, позволила течению событий нести себя. Этот район освещался плохо, свет фар то и дело выхватывал то кусок дороги с выбоинами, то торец хрущевки. А вдалеке, озаренные прожекторами, высились скелеты многоэтажных недостроев.

— Район под снос, — прокомментировал Артур. — Еще год-другой, и всех переселят.

— Уныло, как на кладбище, — вздохнула Марина.

— Подожди. Недолго осталось.

Остановились на пустыре возле нежилой пятиэтажки, пятна фар уперлись в жестяной забор, изрисованный граффити. Марина вжалась в сиденье. Следовало настоять, чтоб ехали домой. Это ж надо: ладно, дурочка по малолетству позволяет себя завезти бог весть куда, но она-то… И ведь стыдно сейчас требовать, это будет смотреться как истерика. А если он правда не хочет ничего эдакого?

А вдруг он там людей режет? Странно это. Только спасался от кого-то, теперь же забыл об опасности. Или на сто процентов уверен, что ее нет?

— Пожалуй, я останусь в салоне, — проговорила она.

Артур достал из бардачка фонарик, глянул с пониманием.

— Тогда просто издали посмотришь.

Не закрывая дверцы, он потопал к нарисованному на воротах солнцу и со скрежетом распахнул створки, сел за руль и въехал на стройку — мусор и битое стекло захрустели под колесами.

Заглушил мотор, выключил фары, и Марина наконец увидела обнесенный жестью дом под снос. Не дом даже — терем с остроконечными башенками, резными балконами и распахнутыми ставнями. Зацепившись за флюгер — резной медный петух, висела луна, серебрила черепицу, дробилась витражами.

— Ух ты, — выдохнула Марина. — Как он до сих пор уцелел?

— Идет суд. Пытаемся продавить, что это памятник архитектуры.

Дом отбрасывал черную тень на дворик с остатками фонтана, где обнаженная женщина с фигурой Венеры опрокинула амфору, откуда когда-то текла вода в распахнутый рот лежащего у ног сатира.

Казалось, что этот дом — константа в переменчивом мире, здесь стихает ветер, останавливается время и призраки прошлого движутся за черными стеклами. Если и есть у города душа, она живет именно тут, разрушь дом — рухнет само мироздание.

Марина перевела взгляд на Артура, он внимательно следил за ней.

— Вижу, что ты поняла. Хочешь внутрь?

— Да, — уронила она.

Дверь со скрипом отворилась. Просторный холл освещала луна, и фонарик включать не стали. Мимо камина по скрипучему паркету поднялись на винтовую лестницу.

— Первые упоминания этого дома датируются пятнадцатым веком. Здесь была гостиница. Потом жили графы Шейны. В прошлом веке тут сделали детский дом, затем терем долго стоял закрытым, пока место не заинтересовало небезызвестного застройщика.

Миновав каминный зал на третьем этаже, взобрались в одну из башен и остановились на балкончике. Деревянные ступени прогибались под ногами, дом вздыхал сквозняком, поскрипывал перекрытиями и ставнями.

На мгновение показалось, что ткань мироздания треснула, зажурчала вода в фонтане и вдалеке проехала карета, зацокали копыта по мостовой… Марина мотнула головой: нет, почудилось. Вон стоит «Мицубиси» Артура, мраморная женщина застыла с опустевшей амфорой.

Руки Артура легли на талию, и он прижал Марину к себе, уткнулся в ее волосы. Сердце забилось часто и гулко, по телу разлился жар, и ноги подкосились.

— Господи, как хорошо, — не желая того, проговорила Марина. Артур развернул ее лицом к себе, собрал в пучок волосы на затылке и чуть запрокинул ее голову, погладил по щеке, провел по губам.

— Ты красивая. Если бы ты видела, какая ты красивая!

Марина встала на цыпочки и потянулась навстречу, закрыла глаза, коснувшись его губ, и потеряла контроль. Он целовался властно, но нежно. Прерываясь, покрывал поцелуями веки, щеки, лоб. Нагнувшись, укусил за ухо, и с губ сам собой сорвался стон.

Артур снова развернул ее спиной к себе и принялся расстегивать молнию на брюках.

— Не здесь, — прохрипела она, остатками разума отмечая, что просто соблюдает приличия. Если даже здесь и сейчас, она не будет сопротивляться. Напротив, хотелось здесь и сейчас, но вбитые в голову нормы, что неприлично отдаваться первому встречному, заявляли свои права.

— Ты ведь хочешь меня, — прошептал Артур в самое ухо.

Да, чувствовать его каждой клеточкой. Отдаваться, растворяться в нем без остатка, и чтоб его руки касались тела, стискивали грудь, проникали в самые потаенные уголки.

— Не тут, — повторила она, и Артур отстранился.

Сразу такая пустота накатила, такая безнадежность, что захотелось самой на него наброситься, царапаться, кусаться, валяться по полу, усыпанному штукатуркой, сбивать колени и локти в кровь.

Задыхаясь, она проговорила:

— Поехали к тебе. Или ко мне.

Артур кивнул, взял ее за руку и повел за собой. Даже старинный терем перестал существовать, остался лишь силуэт Артура и его сильные пальцы, сжимающие запястье.

Марина понимала, что пропала, и, даже если прикажет себе, не сможет, не посмеет убежать, потому что впервые в жизни она захлебывалась страстью. Страсть несла ее, как цунами, позволяя лишь изредка вынырнуть, чтоб хлебнуть воздуха. Да, в ее жизни были влюбленности, даже вожделение было, но разве волнение водохранилища сравнится с волной, накатывающий на берег океана? Разве сквозняк похож на ветер, что оглаживает горные вершины?