Книга Самоход. "Прощай, Родина!", страница 31 – Юрий Корчевский

– Что, худо? – спросил сосед слева. – Глотни, полегчает. – И протянул фляжку.

Виктор принял фляжку здоровой рукой, приложился губами. Во фляжке было спиртное, но что именно – он не понял, глотал, как воду.

– Хорош, окосеешь! – Сосед вырвал из его рук фляжку.

Вскоре по телу разлилось тепло, боль стала ощущаться не так сильно.

Наконец пытка перевозкой закончилась. Грузовики подъехали к двухэтажному зданию бывшей школы, у входа в которую даже вывеска сохранилась – «Крапивинская семилетняя школа».

Санитары быстро перенесли раненых в здание. После кровопотери от ранений бойцы мерзли и могли получить обморожения – грузовики были открытыми. За время, проведенное на фронте, Виктор ни разу не видел санитарных автомобилей.

Всех раненых уложили в коридоре, а потом по одному заносили в перевязочную. Некоторых из нее – в операционную.

Дошла очередь и до Виктора – его раздели на столе донага.

– Эх, досталось тебе, парень! – сказал военврач. – Кто это тебя так?

– Снарядом из самоходки.

– Пехота?

– Самоходчик.

– Сестра, эфирный наркоз!

Виктору положили маску на лицо, и он почувствовал, что запахло чем-то медицинским – сильно. Сделав несколько вдохов, он лишился сознания, а когда пришел в себя, услышал:

– Ногу по самое колено.

Виктор испугался – неужели ногу отрезали? Стать безногим инвалидом в неполные девятнадцать страшно. Он хотел спросить, но язык не слушался. Голова после наркоза была тяжелой, тошнило.

Его переложили на носилки, перенесли на деревянный топчан в палату – бывший класс, и здесь он снова вырубился.

Когда очнулся, показалось, что качается, как на волнах. Во рту было сухо, губы потрескались.

Повернув голову, увидел, что находится в плацкартном вагоне, все полки которого были заняты ранеными. На потолке едва горел синий дежурный свет.

Виктор попытался попросить воды, но только сипел. Однако его услышали.

Подошла медсестра, приподняла голову, поднесла к губам поильник – вроде маленького чайника, и Виктор жадно припал к нему. Пил бы и пил!

Но он успел сделать всего несколько глотков, как медсестра отняла чайник:

– Хватит, тебе нельзя много, утром попьешь.

– Где я? – прошептал он.

– В поезде санитарном. Ночь сейчас, спи. – И медсестра ушла.

Виктор счастливо улыбнулся. Санитарный поезд, он в своем тылу, все будет хорошо. Он уснул. Не забылся от спиртного или наркоза, а сам уснул под перестук колес.

Через два дня поезд прибыл в Ессентуки – на время войны курорт превратили в госпитальную базу. Чистый воздух, целебные минеральные воды, квалифицированные врачи, хорошее оснащение – все это благоприятно сказывалось на здоровье раненых.

Палаты были переполнены, но раненые не роптали – они наслаждались теплом и покоем. На фронте была зима, лежал снег, стояли морозы. А в Ессентуках в это время стояла плюсовая температура и снега не было. Чудно! Выздоравливающие ходячие после перевязок и процедур выходили на свежий воздух, сидели на лавочках.

Виктор же надолго превратился в лежачего. Инфицированные раны, переохлаждение после ранения, долгая тряска на грузовике и переезд поездом сказались на его здоровье. Раны заживали долго, гноились. Он перенес не одну операцию, когда из его тела вынимали осколки и чистили раны от гноя.

Два месяца прошло, прежде чем он встал на костыли. Слабый, качался, но был счастлив. Не инвалид, на своих ногах стоял, а мясо заживет!

Горожане приносили в госпиталь свежие фрукты – бойцам для выздоровления нужны были витамины.

Лежа на больничной койке, Виктор пропустил важные известия о нашем контрнаступлении под Москвой, отбросившем немцев от столицы.

Прошел стороной новогодний праздник, на 23-е февраля в палату вошла медсестра.

Жители тыла посылали на фронт посылки незнакомым бойцам. В немудреных посылках были теплые носки, варежки, кисеты, иной раз книги – и всегда теплые письма. Посылки были безымянные: «На фронт, в действующую армию, бойцу». И доходили!

– Стрелков, посылки привезли к празднику. Тут однофамилец твой прислал, держи! – И положила на кровать бандероль.

Посылка лежала до вечера. Когда с прогулки вернулись ходячие, Виктор попросил одного из них распаковать бандероль.

– О! Может – дивчина пишет, глядишь – познакомишься, – сказал Панченко.

Украинец был ранен в живот, но после операции поправился быстро. Он быстро разорвал плотную бумагу.

В бандероли был носовой платок с вышитой надписью – «Бей врага!», а также вязаные носки и кисет.

Кисет Виктор протянул Панченко:

– Забери, я не курю.

– Спасибо! О, да тут еще письмо есть. Читать?

– Я сам. – Виктор взял листок. Почерк был ровный, ученический.

«Здравствуй, незнакомый боец! Шлет тебе привет семья Стрелковых из Орловки Свердловской области».

У Виктора перехватило дыхание – его дед был из этих мест. Он впился взглядом в письмо.

«Вся наша семья – папа Максим, бабушка Лена и я, ученик четвертого класса, пионер Женя желаем тебе здоровья. Бей немцев, гони их с нашей земли. Я вырасту и тоже пойду на фронт».

Незатейливая короткая записка – не письмо даже. Но Виктор был ошарашен. Отца его Евгением звали, он сам по отчеству Евгеньевич – все сходилось. Выходит, его отец, еще маленький мальчик, прислал ему, своему сыну, бандероль и письмецо на фронт! Конечно же, бандероль не он посылал – собирала бабушка, отправлял дед.

Виктор попросил Панченко:

– Дай обертку.

Тот кивнул и протянул упаковку от бандероли.

– Ответить хочешь?

– Как писать смогу. Тут же обратный адрес должен быть.

Адрес и в самом деле был. По просьбе Виктора Панченко вырвал его, и Виктор положил бумажку в носок – меньше шансов, что тот потеряется.

Вроде скромные подарки, а душа воспряла. И бандероль ли стала толчком, или молодой организм в конце концов пересилил, но Виктор пошел на поправку, раны на ноге и руке начали затягиваться. Да еще сведения с фронтов поступали обнадеживающие: немца остановили, фронт зимой и весной стабилизировался. Но это было затишье перед бурей.

Виктор уже стал из госпиталя на свежий воздух в скверик выбираться. Солнце пригревало по-южному, женщины мимо проходили – бойцы провожали их голодными взглядами. Бывало, и в самоволку сбегали: на базар, прикупить чего-нибудь, огурцов свежих или семечек – а то и самогонки. Другие временных подруг находили.

В дальнем углу сквера, за госпиталем, образовалась курилка, или скорее – некий клуб, где травили анекдоты и обменивались новостями из сводок. О фронте почти никогда не говорили, слишком тягостны были воспоминания. Правда, было исключение – говорили о счастливых случаях, кои тоже происходили. Один из раненых рассказал, что его боевой товарищ нес за спиной буржуйку. Сзади, в нескольких шагах, взорвалась мина, буржуйка в многочисленных дырах от осколков, а его ни один не задел.