Книга Лакуна, страница 36 – Барбара Кингсолвер

22 АПРЕЛЯ

Сеньора уехала в больницу, прихватив с собой кисти и нескольких кукол. Сегодня передала, что еще ей нужны фаршированные перцы чили, и хозяин отправил в больницу слуг с обедом. Вероятно, чтобы посмотрели, не притаился ли где японец, порываясь завести интрижку с женщиной в гипсовом позвоночном корсете. По пути Сезар дважды заблудился, а потом остался в машине подремать и набраться сил перед дорогой домой.

— Инсолито! — крикнула она с больничной койки. — Посмотри на свою бедную Фридучу! Я разваливаюсь на куски, я умираю. Давай сюда корзину. — Сегодня на ней была надета только половина украшений из пиратского сундука, но волосы были уложены как обычно. Должно быть, в Hospital Inglés [130] у нее в подчинении медсестры и санитары-носильщики.

— Вы завезли моему отцу обед?

— Конечно. Сеньор Гильермо передает вам привет.

— Без матери ему придется туго. Она единственная, кто заставлял слуг хоть немного пошевелить nalgas [131] .

Она достала салфетки, столовое серебро и разложила на кровати так же аккуратно, как дома накрывала к обеду на стол.

— Позвольте заметить, сеньора, что та же самая экономка ухаживала за вами в детстве.

— Вот-вот. Ей сто лет в обед. Старая развалина.

— На улице Альенде все хорошо. Не стоит беспокоиться. Перпетуя наняла двух новых горничных. Белен и еще одну. Сегодня они сажали во дворе лилии.

— Лилии! Дом не мешало бы хорошенько отремонтировать и покрасить. Я бы выкрасила его в свинцово-синий. С красной каемкой. Что у нас нового? — поинтересовалась она, разрезая перец. Для умирающей у нее отменный аппетит.

— Едва ли вам это понравится.

— То есть? Неужели Диего уже нашел мне замену?

— Ну что вы, вовсе нет. По вечерам приходят все те же гости.

— Художники?

— В основном поэты и драматурги.

— Contemporáneos [132] . Ты прав, не хочу о них слышать. Вильяррутия с его «Ностальгией по смерти»! В чем же дело, muchacho? Вперед, выпей яд, сведи счеты с жизнью! Мне кажется, у него с Ново роман: они совершенно равнодушны к флирту. А Асуэла просто унылый.

— Мариано Асуэла? Тот самый? Автор романа «Те, кто внизу»?

— Он самый. Тебе не кажется, что он угрюм?

— Он великий писатель.

— Но и большой циник, разве не так? Вспомни Деметрио из «Тех, кто внизу»: что это за герой? Сражается за революцию, совершенно не представляя зачем. Помнишь тот эпизод, когда жена спрашивает его, за что он борется?

— Конечно. А он бросает камень в каньон.

— И они стоят как два идиота и смотрят, как камень катится с горы.

— Трогательная сцена, сеньора Фрида. Вам не кажется?

— Может, и так, если ты камень. Мне все-таки хочется думать, что историей движет нечто большее, нежели сила тяготения.

— Но сила тяготения всегда побеждает. Взять хотя бы ваш рост.

— Я не шучу, Соли, я тебя предупреждаю: берегись, чтобы твое сердце не остыло. Мексиканские писатели сплошь циники. А художники — идеалисты. Вот тебе мой совет: если задумаешь устроить вечеринку, зови художников, а не писателей.

Она подняла голову, точно кошка, изучающая мышь перед тем, как съесть.

— Но… ты ведь писатель, верно? Ты пишешь ночами.

Откуда она узнала? Теперь они положат этому конец.

— Страницу за страницей. Мне рассказал Сезар. Говорит, мараешь бумагу, словно одержимый.

Ни слова.

— А еще, насколько я заметила, тебя очень заинтересовало, что Ново и Вильяррутия спят с мужчинами, а не с женщинами, не так ли?

Молчок.

— Я тебя ни в чем не обвиняю.

— Что вы, сеньора Фрида, какие могут быть секреты.

— Ну что за mierda [133] . Ты всегда называешь меня сеньорой, когда врешь. Кстати, как развиваются события в сентиментальной пьесе «На кухне»?

— Все по-старому, Фрида. Мы ничтожные скучные слуги.

— Соли, ты не скучный и не ничтожный. Рано или поздно тебе придется мне открыться. Одной израненной душе довериться другой. Утро вечера мудренее, Соли. Посоветуйся с подушкой.

4 МАЯ

Визит к матери, чтобы отвести ее на день рождения в «Ла Флор». Она выглядит как всегда ослепительно в фиолетовом платье и шляпке-колоколе в тон. Теперь мать замышляет покорить сердце одного американского инженера, работающего на правительство. Описывает его как «очень непростой случай». И очень нехолостой: они познакомились, когда он пришел в магазин за подарком, но не жене, а любовнице. «Бывшей любовнице», — с надеждой уточняет мать.

— Это вселяет надежду. Ты никогда не боялась конкуренции.

— А ты? На прошлой неделе к нам снова заходила та девушка, Ребекка, я тебе о ней рассказывала, подруга девицы, которую ты прошлой зимой возил в Посадас. Если хочешь знать, эта Ребекка в десять раз красивее. А с той занудой тебе просто не повезло. Она к тому же еще и коротышка. Но подруга у нее что надо.

— Я не хочу ничего об этом знать.

— Ее зовут Ребекка. Запиши себе, mi’ijo, по крайней мере сделай вид, что тебе интересно. Или мне придется нанять проститутку, чтобы в твоей никчемной жизни появилась женщина?

— Большое спасибо, конечно, но в моей никчемной жизни полно женщин. Еще одна — и моя жизнь треснет, как спелый гранат.

— Я о женщине в постели.

— Этим домом правит женщина в постели. Безраздельно.

— Mi’ijo, ты меня огорчаешь. Послушай, эта Ребекка умница, совсем как ты. Хочет поступить в университет, но пока работает швеей. Она к тебе не заходила? Я ей объяснила, где ты работаешь. Разумеется, я не упоминала о кухне, сказала, что ты вроде как секретарь. И собираешься стать адвокатом. Ведь сказать, что ты собираешься, — это не обман.

— Давай лучше вернемся к твоей личной жизни. Это интереснее.

— Уж поверь, скоро она станет еще интереснее. Сорок лет! Посмотри на меня, я старая развалина. — Она закрыла лицо ладонями, но бросила быстрый взгляд сквозь пальцы на арбузный салат. — А тебе почти двадцать! Невероятно.

— Наполовину развалина.