Книга Ратоборцы, страница 35 – Алексей Югов

Надлежало расстаться. Суздальским – дальше к северу, Волгою, галицким – налево, в Переславль.

Время от времени делали краткие остановки – дать выкачаться лошадям. И тогда и Александр, и Даниил, и дружина выходили поразмять ноги.

Кичливые силачи новгородцы и ухватистые, проворные суздальцы сами напросились было на одной из стоянок бороться – в обхват и на опоясках, только без хитростей, без крюка, без подножки, а на честность, с подъемом на стегно.

А и зря напросились – клали их галицкие! – только крякнет иной бедняга новогорожанин, ударенный об лед!

– А не надо было нам соглашаться без подножки! – огорчались володимирцы, суздальцы и новгородцы.

Александр же Ярославич, неодобрительно усмехнувшись, сказал, с досадою на своих, слегка пощипывая пушок светлой небольшой бороды:

– Что же вы, робята мои?! Срамите князя. Данило Романович скажет: плохо он, видно, кормит своих!..

Новгородцы и суздальцы стояли понуро.

– Да то от валенков! – попробовал было оправдаться один.

– Разулся бы!

И тогда, осмелев, один из парней, во всю щеку румяный, громко и задорно сказал:

– Круг на круг не приходится! Сборемся еще!..

– Ну смотрите!.. – отвечал Александр.

Как-то одной из темных ночей Андрей-дворский, взявший за правило совершать еженощный обход не только своих, галицких поезжан, но и новгородских, прибежал к повозке князя таков, что и лица на нем не было.

– Княже! – вымолвил он, всхлипнув. – Подлец-от Вышатича-то ведь убил!

Одним прыжком Даниил очутился на снегу. Оба кинулись к новгородским. А там уже, у последнего возка, пылали во множестве берестяные факелы в руках рослых дружинников, багровым светом своим озаряя сугробы и угрюмые лица воинов.

В середине круга стоял сам Александр. Перед ним за локти держали Сонгура.

– Отпустите его, – приказал Невский, – не уползет!.. Ты? – угрюмо спросил он Сонгура и указал рукою на труп Вышатича, лежавший тут же, на снегу, прикрытый по грудь плащом.

Пробит был левый висок чем-то тяжелым и острым, и крупные брызги загустелой крови, точно рассыпавшаяся по снегу застывшая брусника, видны были на заиндевевшей щеке и на бороде.

Сонгур молчал.

– Ты?! – возвыся голос, произнес Александр опять одно это слово, но произнес так, что иней посыпался с береговых деревьев и шарахнулись кони.

Сонгур рухнул в снег на колени.

– Прости! – прохрипел он, воздев свои руки. – Враг попутал… Поспорили… Слово за слово: он меня, я его!..

– Полно лгать! – проговорил Ярославич, ибо уже дознали другое.

Не доверяя Сонгуру, Вышатич со встречи Александра и Даниила ехал все время на самой задней подводе.

В ту самую ночь в кошевку задремавшего Вышатича подсел Сонгур. Слова два перемолвив с полусонным, он ударил его свинчаткой в голову и проломил кость. Затем кинулся на оглянувшегося было облучного и оглушил. Затем выбросил обоих в сугроб и заворотил лошадь.

Однако и оглушенный, поднялся новгородец из снега и кинулся вслед, крича. Через задок вметнулся он в кошеву, и повалил, и притиснул Сонгура коленом, а там уже прибежали остальные.

Сонгур намеревался вернуться в Орду и немедля донести Батыю, что Александр и Даниил встретились и что встреча их была преднамеренной.

Сонгур Аепович обнимал ноги князя. Просил хоть немножечко повременить – не судить его, обождать, пока вернется из Большой орды Ярослав Всеволодич:

– Я ведь – его человек!

Супились воины:

– До чего ехиден!

– Княже, – спрашивали угрюмо, – в железа его?

– Пошто! – негодуя, возражали другие. – Чего там еще с ним меледу меледить! Кончить его на месте – и конец!

Прядали ушами и косились на мертвое тело кони. Пылали, дымя и треща, факелы. Падал снежок.

Выл у ног Александра Сонгур.

– А хоть бы и весь снег исполозил! – медленно проговорил Невский.

И, как будто боясь даже и ногой опачкаться о Сонгура, на целый шаг отступил.

– Встать! – вдруг закричал он.

Боярин, пошатываясь, поднялся.

– Да-а… – все еще не веря тому, что произошло, проговорил Александр. – Знал, что сомнителен, а не думал, что до такой степени гад!

– Княже!.. – начал было Сонгур, заглядывая князю в лицо, но тотчас и осекся.

Из голубых страшных глаз Александра глядела ему в лицо неподкупная смерть.

Из-под сугроба торчали две оглобли. На одной из них – красная шляпа.

Дворский, ехавший на передних санях, остановился и остановил весь поезд.

Вышел князь Даниил.

– Княже! – сказал дворский. – Прикажи откапывать – замело-занесло православных…

Даниил взглянул на верхушку оглобли с красной шляпой и ничего не сказал, только усмехнулся.

В две деревянные лопаты – без лопат как же в такой путь! – принялись откапывать.

Лопаты стукнули в передок саней.

– Бережненько, робята! – приказал дворский. – Гляди – ко – шубное одеяло! – добавил он, когда возчики раскидали снег с погребенных под сугробом людей. – Богаты люди!

В больших розвальнях, под общей меховой полстью и каждый в тулупе, лежали трое скрючившихся мужчин, подобно ядрам в китайском орехе.

Подымался легкий парок.

– Живы! – обрадованно вскричал дворский.

Один из лежавших под снегом простонал и начал приподыматься, цепляясь закоченевшими руками за отводину саней. Шапки на нем не было. Седая голова была повязана заиндевевшим шарфом. Ветер шевелил короткие седые волосы.

Короткая и тоже седая и, как видно, по нужде запущенная борода и усы щетинились на тощих, сизых от холода щеках.

– Ну-ну, отец!.. Подымайся, подымайся, батюшко!.. – соболезнующе проговорил дворский, подпирая старика под спину.

Тот, мутно поводя очами, что-то проговорил.

– Ась? – переспросил дворский, приклоняя ухо. – Нет, не по-русски глаголет! – сказал он обступившим сани дружинникам и воинам.

Даниил, успевший уловить несколько бессвязных латинских слов, произнесенных залубеневшими устами незнакомца, спросил по-латыни:

– Как ваше имя, преподобный отец? – ибо князь теперь уже не сомневался, что перед ним католический священник.

– Иоаннэс… – начал было старец, глядя в наклонившееся к нему лицо Даниила, однако далее этого не пошло и с посиневших губ долго срывалось лишь многократно повторяемое какое-то «плы» и «пры».