Онлайн книга «Ратоборцы»
|
Сдержав гнев, Александр Ярославич спросил невестку: – Скажи: чужой знает кто, что Андрей… это самое сделал над кумысом? Даже и наедине с нею он поопасался обозначить полностью злополучное деянье Андрея. Дубравка нахмурила лоб, стараясь вспомнить. – Не-е-ет… – отвечала она, однако в голосе ее не было уверенности. – Ты сам посуди: когда бы донес кто, то разве бы стал Чагэн и дальше посылать этот кумыс? Неведомо было княгине, что каждую ночь в шатер Чагана, разбитый среди прочих кибиток на луговине за Клязьмой, стража впускала некоего человека, предварительно обшарив его, и что этот человек был Егор Чегодаш. Дубравка нежно коснулась руки Александра. – Не сердись на меня! Я глупая: мне не надо было говорить тебе этого. Ты не беспокойся… Невский сумрачно пошутил: – Ну да: «Ты не беспокойся, Саша: нам с Андреем завтра головы отрубят!..» Ох, Дубрава, Дубрава, плохо еще ты знаешь их!.. И не дай тебе Бог узнать! Голос его прозвучал так, что Дубравка невольно вытянулась вся и брови ее страдальчески надломились. – Боже, боже! – воскликнула она в отчаянии. – Да когда же это кончится? Пусть один какой-нибудь конец будет!.. Пускай рубят голову!.. И Андрей так же думает… Хватит, досыта наглотались мы этого срама! – выкрикнула она в каком-то грозном неистовстве. – А ты… а ты… да если и нас с Андреем казнят… так тебе все равно капелька их кумыса дороже всей крови нашей!.. – Перестань! – крикнул вне себя Невский, весь пылая. От его крика собака, отдыхавшая под кустом, стремглав кинулась к своему хозяину. Слезы полились из глаз Дубравки, она упала ничком и зарыдала… Невский растерялся. Не зная, что делать, он неуверенною рукой дотрагивался до ее плеч, затылка и тотчас же отымал руку. Дубравка продолжала рыдать. – Милая девочка моя… полно… – бормотал Александр, подсовывая ладонь под ее лоб, чтобы не лежала лицом на траве. Дубравка охватила его руку, подобно тому как тонущий в море схватывает подплывшую к нему мачту. Внезапно для себя, не успев даже и воспротивиться этому, Александр склонился к ней и бережно поцеловал ее в затылок – в нагретую солнцем золотистую ямку, откуда расходились поднятые в стороны, туго заплетенные ее косички. Утешая ее, он изредка гладил ее по голове, по плечу, но уже не смел и думать снова прикоснуться к ней устами, хотя, даже и перед самым строгим судой, перед судом его совести, невольный поцелуй тот не заставил бы его покраснеть: так много было в том поцелуе отцовского!.. Нечаянная обмолвка ее, что «и Андрей так же думает», подтвердила Невскому уже встревожившие его сообщения о намерении князя Андрея попытать счастья в прямой сшибке с Батыем – сообщения, которые получал он от своих тайных осведомителей. Зная, что в отношении Орды она мыслит мыслями своего отца, которые привезла с Карпат, и что подобные расчеты и намерения обуяют также и Андрея, страстного и нетерпеливого в делах государства, тем более волновался, в глубине души своей, Александр. Едва только Дубравка осушила глаза и стала внимать его слову, он принялся терпеливо и расчетливо выкорчевывать из ее сознания те взгляды на державные задачи великого князя Владимирского, с которыми она прибыла на Суздальщину и которые, несомненно, были внедрены в ее душу многими беседами и наущениями ее много замышляющего отца. Успокоенная и утешенная им, она слушала его внимательно, изредка ставя ему вопросы, а иногда возражая. И Александр поражен был той глубиной и ясностью, которые успела приобрести ее политическая мысль. «Девчонка еще, а ведь как возросла! – снова подумалось ему. – Царицею смотрит!..» Он любовался ею. А она меж тем неожиданно перешла в наступленье. – Так что же, – спросила она, – стало быть, отец мой, государь, не то мыслит, что Земле Русской надо? Он медлил с ответом, затаивая улыбку. «Господи! – думалось Александру. – А ресницы, ресницы-то – что копья!.. Думал, что сурьмит их, как боярыни наши, – нет, сами собою черны: иначе от слез бы размазалось. И до чего же сама бела – в молоке ее купали, что ли?..» В не осохших еще от слез глазах Дубравки стояли блики и косоугольники света: словно бы окна в небо! Ей не понравилось его долгое молчанье. – Отчего ты молчишь? – спросила она, готовая разгневаться. Он спохватился и отвечал ей: – Нет, Дубравка, правильно мыслит твой отец и брат мой и государь многомудрый Данило Романович, дай Бог ему здоровья!.. Правильно мыслит, ибо держава его к Карпатам прилегла! Когда бы я сам стоял на Карпатах, то и я, быть может, так же мыслил. Две тыщи верст Батыю тянуться до него!.. А я… – Тут Невский поправился: – А супруг твой, князь Владимирский, не так должен мыслить! Одно то возьми: Батый грозился, когда мы с Даниилом Романовичем повенчали вас: «Малахаем своим до Владимира ихнего докину – и нет города!..» А в малахае том… триста тысяч конных сатанаилов! С кем он, Андрей твой, противостанет ему?! Еще же и нового народу не подросло!.. – А как же Андрей должен мыслить? – спросила Дубравка. Невский оглянулся в сторону лесной опушки. Дубравку рассердила эта его осмотрительность. – Ты скоро станешь думать, что вот эта березка тебя подслушивает? Александр посмотрел на фарфоровую березку и затем спокойно ответил: – Нет, эта не будет подслушивать: молода еще! А вон той старушке, – он кивнул головою на густолиственную, радушную березу, – а вон той не доверюсь, предпочту важное что-либо перемолвить подальше от нее. Дубравка улыбнулась: – Вот и отец такой же! – Иного и не ожидал от брата Даниила. Не худо бы и Андрюше твоему хоть этим у нас позаимствоваться… Дубравка смолчала. – Слушай, княгиня, – сурово произнес Александр, – поклянись мне всем, что есть у тебя самого святого на свете, что все, что сейчас услышишь от меня, ты никому не расскажешь, даже Андрею. Тонкие, высоко вознесенные дуги бровей ее дрогнули. – Думаешь ли ты, что я все ему говорю? – вопросом на вопрос отвечала она. И затем, с глубокой торжественностью, поклялась спасением души покойной матери своей, что никогда, никому не расскажет она об этой беседе. И тогда Александр завершил все прежде сказанное перед нею такими словами: – Не татары, а немцы! Эти страшнее! – Почему? – в изумлении спросила Дубравка. – А вот почему. Запомни! – продолжал Александр. – Татары – Батый – нет слов, страшны, и люты, и поганые людоядцы. Однако они оставили неизрытым наш корень духовный. Много и жадностью их, и подкупностью помог нам Господь. Если б ты знала, сколько серебром да поклоном крови русской, скольких людей выкупили мы с Андреем у Орды!.. И впредь щитом серебряным, а не мечом стальным надеюсь удержать их по ту сторону Волги!.. Помысли сама: князи русские остались как были; отстоял я перед Ордою и для Андрея и для себя, в Новгороде, свободу войны, свободу мира: «Воюй с кем хочешь, только не с нами!..» Язык наш татары не тронули, церковь чтут! А под щитом церкви ужели мы с Андреем и своего, княжеского, да и людского добра не укроем?! Нет, не татары страшны нам сейчас! Только не надо их злобить прежде времени. Так и говори Андрею своему: «Соломенный мир с татарами лучше железной драки!..» |