Онлайн книга «Хозяйка большого дома»
|
Папа плохо держится на коньках, а потому на лед выходит редко. Он стоит, опираясь на ограду, наблюдает за мамой с улыбкой… она красива. Кружится. Так легко кружится… Ийлэ рядом с мамой чувствует себя отвратительно неуклюжей. – Ийлэ, ты слишком серьезна. – Мама раскраснелась, и румянец ей к лицу. Ей все к лицу, и само это лицо тонкое, одухотворенное… …отец вырезал бюст из мрамора… небольшая статуэтка, с ладонь всего… …и еще была камея из слоновой кости… …и та миниатюра в медальоне с секретом… Он любил ее. А Ийлэ любила их обоих. И во сне она позволяет себе оттолкнуться от бортика. Она едет, вытянув руки, желая одного – успеть, пока мама не исчезнет… Коснуться. Обнять. Сказать, как ей тяжело… или нет, нельзя ее огорчать… лучше сказать другое, что Ийлэ очень по ним скучает, что помнит и будет помнить всегда, что… – Я тебя так люблю, мамочка. – Ийлэ обняла ее, зарываясь лицом в длинный мех полушубка. – И я тебя… – Я… я скучаю… – Ничего… боль пройдет… – Откуда ты знаешь? – Знаю. – Мама вытирает слезы Ийлэ, которых быть не должно, Ийлэ ведь не хотела ее огорчать и отца. Он вдруг оказался рядом, обнял и ее, и маму. – Боль всегда проходит… со временем… От отца пахнет свежей землей. Дождем. Неправильный тревожащий запах, и Ийлэ хватает его за руки. – Папа, не уходи… пожалуйста, не уходи… – Прости. – Он касается виска холодными губами. – Ийлэ, послушай… – Не уходи… Она только и может, что повторять это, она хочет остаться во сне навсегда, и ей плевать, что сон – это лишь сон. И каток опустел, он вовсе выглядит ненастоящим, театральной декорацией… – Тише, девочка моя. – Отец проводит ладонью по щеке, оставляя на ней земляной след. – Все будет хорошо. Ты сильная, ты справишься. – Я не хочу… – Ийлэ, послушай, пожалуйста… дом живой… ты ведь помнишь, что он живой? – Конечно. – Не дай ему умереть… Он все-таки ушел. А потом и мама, она до последнего смотрела, улыбалась виноватой улыбкой, точно просила у Ийлэ прощения… но за что? – Пожалуйста, – Ийлэ произнесла это одними губами. Не помогло… Сон оставил горький привкус соли на языке. И все-таки она плакала, во сне, но плакала. От слез не становится легче, это ложь… и вообще, Ийлэ разучилась плакать, ей так думалось. А выходит, что нет. И она терла, терла глаза, пока не растерла докрасна… стало только хуже. Дом живой? Живой. Только лучше бы выжили они, а не дом… Пол холодный. И холод этот забрал остатки сна. Замечательно. Ийлэ такие сны ни к чему. Она сильная? Справится? Справляется. И она даже знает, что делать. Ну, помимо того что просто с кровати встать. Хотя и это уже достижение. Добраться до ванной комнаты. Пять шагов, опираясь на обледеневший подоконник. Нат еще не появлялся; и хорошо, ей не хотелось бы, чтобы Нат видел ее заплаканной. Он не будет смеяться. И спрашивать, в чем дело, не станет. Посмотрит с жалостью, но Ийлэ не готова принять от него жалость. С каждым шагом становилось легче. Слабость отступала. Голова немного кружилась, но… сколько Ийлэ провела в постели? Неделю? Две? В ванной комнате Ийлэ потрогала ногой ледяной пол. Окно и вовсе льдом затянуло. Холодная вода вернула былую ясность мышления, во всяком случае, Ийлэ на это очень надеялась. Она склонилась к крану и хватала воду губами, пытаясь утолить жажду. Пила долго, пока вода не подступила к горлу. Умыться. Переодеться… не во что. Рубашка на Ийлэ потом пропиталась, и вообще несвежая. В шкафу должна быть сменная. Сейчас Ийлэ отдохнет и доберется до шкафа. Пусть маленькая, но цель. В комнате был Нат. Он уже скормил камину очередную порцию дров и теперь просто сидел, баюкая малышку. – Ты встала, – отметил он очевидное. – Это хорошо… Райдо тоже встал, и еще вчера. Нат вздохнул и признался: – Замаялся я с вами… – Извини. Это было неискреннее извинение, поскольку виноватой себя Ийлэ не ощущала. – Ничего. – Нат склонил голову. – Вы же встали… ты тут есть будешь… или с ним? Он о тебе беспокоится. Мило со стороны Райдо, но… почему бы и нет? Ийлэ нужно поговорить с ним и желательно поскорее. Альва выглядела отвратительно. Райдо подозревал, что и сам на покойника похож, но она… бледная до полупрозрачности, с острыми скулами, с глазами запавшими, под которыми залегли глубокие тени. Стоит, шатается. Смотрит искоса, так и не смея заглянуть в глаза же. – Садись. – Райдо указал на кресло. – Нат, принеси подушек, а то же свалится… и это, если тебе плохо… – Хорошо. Упрямая. И в кресло забирается, подушечки, которых Нат притащил с полдюжины, под локти рассовывает. Ерзает. Смотрит исподлобья, с неодобрением. – И сам садись. Нат готовил, у него, конечно, достоинств множество, но готовка в их число не входит, поэтому ешь осторожно. Нат хмыкнул и потянулся к вяленому мясу. Шлепнув его по пальцам, Райдо велел: – Вилку возьми… совсем тут без меня одичал. И нож… вот так, вилкой и ножом… – …роем мы могилу себе, – мрачно завершил фразу Нат. – Я хотел сказать, что пользуются воспитанные люди… – Я нелюдь. – И нелюди тоже. Будь воспитанной нелюдью. Нат на это ничего не ответил, но остаток обеда он провел, вооружившись ножом и вилкой, причем резал на маленькие кусочки даже серый влажный хлеб, который и жевался-то с трудом. Приличная нелюдь, это точно. Альва ела мало, каждый кусок разжевывая тщательно. Молчала. Если смотрела, то не на Райдо, а в тарелку. А когда Райдо поднялся, тарелку отодвинула и тихо произнесла: – Мне надо с тобой поговорить. Наедине. Нат пожал плечами: мол, не больно-то и хотелось, и вообще у него ныне дел невпроворот… – Прошу. – Райдо открыл дверь кабинета и отступил, пропуская альву. – Располагайся, и… как ты себя чувствуешь? – Нормально. – А выглядишь погано. Как ни странно, но она ответила прямым взглядом, губы дрогнули, точно альва хотела улыбнуться, но в последний миг спохватилась. – На себя посмотри, – сказала она тихо. – Смотрел. Я тоже выгляжу погано. Парочка оживших мертвецов. |