Онлайн книга «Солнце, сердце и любовь»
|
«Опять все выдумал… и теперь надо платить крупной монетой…» За два дня до отъезда Роман Григорьевич получил письмо из дома. Оно как будто отрезвило его от счастливого забытья. Жена писала о повседневных возрастающих трудностях, не преминула вставить ряд просьб по обязательному привозу определенных вещей и продуктов. А он будто забыл о существовании своей семьи и не задумывался, что он скоро покинет эту страну и не будет каждый день видеть Юлию. – Спасибо вам, Роман Григорьевич, вы меня не плохо подготовили, и я теперь смогу уверенно работать и даже иметь свой интерес в этом… – говорила она накануне его отъезда. Говорила она сухо. Он же понимал, что в действительности у нее были сложные отношения к нему. Просто она не могла и скорее не хотела раскрываться. – Вы знаете, что это я делал искренне и даже, – он немного запнулся, – более того… – Я знаю… Я все знаю… – Что же вы знаете? – неожиданно для себя повысил он голос. – Ну, – она запнулась, – Ваша искренность вся наружу. – Вы так говорите, как будто осуждаете. – Вовсе нет. «Молодость всегда жестока и эгоистична», – подумал он. Как будто поняв его мысли, она посмотрела на него с обожанием. От этого взгляда он почувствовал какое-то шевеление в глубине своей застоявшейся души. «Как ему объяснить, что между счастьем и трагедией существует совсем тонкая грань», – холодно молчала Юлия. Роман Григорьевич почувствовал вдруг этот холод, но наоборот как-то зажегся от этих светло-голубых глаз. – Нет, не обманывайте меня… я чувствую… Она же наоборот – опустила свои неповторимые глаза. – Любое внимание поклонников лелеет женское сердце, – произнесла она и сразу почувствовала фальшь этой фразы. – Пожалуй, – отвел глаза в сторону Роман Григорьевич. Он не стал продолжать и повел разговор о текущих делах. «Только из диалога становится понятным – есть ли любовь или нет…» – оправдывал он свою замкнутость. Человеку невозможно что-то навязать со стороны, можно убеждать, но все равно он чувствует себя глубже и сравнивает все со своим мироощущением, своим богом внутри. Если же нет воли, нет и места сопротивлению. Однажды пробки заставили Романа Григорьевича вместе с Юлией съехать на автотрассу. Резко пошел дождь. Встречные машины вихрем проносились мимо. Щетки едва успевали сбивать брызги дождя. Редкие лужи заставляли вздрагивать от неожиданных ударов воды о днище машины. – Сто шестьдесят, – услышала он тревожный голос Юлии. Он сбавил скорость. – Вы сегодня какой-то напряженный. Роман Григорьевич промолчал. – О чем-то задумались? – Да нет, ничего. – Последнее время вы часто уходите в себя. – Напротив… Мне хорошо… Я хочу тебя видеть, быть ближе… Несколько минут ехали молча. Он винил себя за то, что неожиданно вырвалось «ты». – Вот бы сейчас подъезжать к Москве… – неожиданно заговорил он, – …Там недалеко родительская дача… Могли бы заехать… – Как ты себе представляешь, если я уеду на выходные от ребенка. Юлия, поняв его, также произнесла «ты». Тепло этого слова заставило его встрепенуться. – Можно поехать после работы вечером. – В пробках мы проедем весь вечер. – Можем вернуться утром прямо на работу. – Я сплю дома. – Извини, я грубо сказал. – Да… грубо… – Вы похожи на дьяволенка, – неожиданно выпалил он, переходя опять на «вы». – Скорее… дьяволицу, – медленно вторила она. – Я не хотел обидеть, – начал, было он, но Юлия прервала его: – Да-да… странно, что вы это заметили… я, действительно, чувствую в себе что-то подобное… – Что же? – Сама не знаю… Не могу выразить, но чувствую… – Выходит, чувствую и я. – Ваш немодный романтизм виной тому, – улыбнулась она. – …А вы знаете, что кого звали «Белой дьяволицей» в самое романтическое время в России. – Нет… Да какое-мне дело до этого! – Я в вас чувствую энергию необычной любви… Именно Зинаида Гиппиус, сподвижница и подруга Блока, обладала этим качеством. – Возможно, – игриво улыбнулась она, – Вы удивительный пессимист. – Поймите меня… Не от хорошей жизни. – Я все знаю и вижу, но не могу… вы поймите меня тоже. – Интересно, что же для вас я? – Мужчина никогда до конца не поймет женщину… Да-да… Каждое внимание, каждое ухаживание, каждая любовь вселяет силу и уверенность в женское сердце… В любви мы перерождаемся… Мы себе неподвластны… Вы понимаете? – Не знаю… – Для романтиков любовь вечна, а для меня… скоротечна… Всего лишь миг… Погода за окном продолжала портиться. Ветер крепчал. Облака летели стремительно, оставляя за собой рваные дыры и немыслимые узоры. Казалось, что земля внимает и радуется, как власть непобедимого ветра властвует и побеждает. Стрелка спидометра опять поползла вправо. Этот разговор на грани разгула стихии снова сблизил их. Роман держал руки на руле и смотрел на дорогу, а она сидела справа и прятала неуверенный взгляд. Она не скрывала, что ей было интересно с ним, и даже приятен его старомодный романтизм, свободные оригинальные мысли об окружающем, разговоры о поэзии, музыке. – «Может, я немного увлеклась?» – услышала она свои раздумья. Она опять испуганно посмотрела на спидометр. – Вам пора участвовать в «Формуле-1», – услышал он вновь ее голос и привычное «вы». Он отпустил педаль газа. – А тебе не хочется самой сесть за руль? – неожиданно для себя выпалил он, опять упирая на «ты». – Нет… сейчас не хочется… – Мне всегда хочется ощущать скорость вместе с… – он немного замялся. – Да вместе… приятно, – перебила холодно она. Юлия часто теперь сидела одна в импровизированном кабинете Романа Григорьевича. И ему было теперь трудно запросто войти к ней. Но его несказанно влекло, и что-то сверху заставляло войти. Увидев ровный почти равнодушный взгляд, он искал настойчивую малейшую зацепку для отвлеченного от работы разговора. – Вам покажется странным, но ноги меня сами несут к вам. – Странные ноги… – Я сейчас больше вижу много странного в себе сам. |