Онлайн книга «Двойная радуга»
|
– Копал, видали как копал, дрыхал на грядке… на, пей, ирод! Рисую полузаброшенную церковь. Скрипит дверь, выглядывает бабка в платочке, здороваемся, приглашает: – Живу тут, милая, Господа охраняю. Мальчишки забегают шалить. Силов уж нет. Внутри печально, под полуразрушенным куполом снуют галки. На стенах тусклые, полустертые святые… Захожу в келью к ней – уютно даже, кровать, иконки, столик резной… Предлагает мне чаю, хлеба. – Я хочу дать вам денег, бабушка. – Мне не надо, на церковь – давай, милая, спасибо. Столик у нее хитрый, с потайным ящичком, там копейки держит. – Дают люди добрые, раз в неделю в сберкассу отношу. Тут нельзя деньги держать, мальчишки разбойники все унесут. Эх, не жалеют люди Божий храм, придут ведь к Нему, а Он спросит: как же Божий храм не жалели? Мимо ходили, плевали-грабили… На тебе свечку, милая. Поставь за нас в Кремле в церкви. – В Кремле в церквах музеи, бабушка, кремлевский бог не там обитает. – Нету там? Ну в какой-нибудь главной церкви, помолись за нас, чтоб хоть крышу починили, а то не переживем зиму. Дай-ка перекрещу тебя, ну будь здорова. Приложение: монолог тверского пьяницы про московскую доброту Промеж двух столиц живем, тоже не последние на дороге, не в глуши лесной! Нам Москва не просто ближе, она сердцем ближе, всей нашей русской душой. Я в Ленинграде был, робею там, хмырь тамошний гордый. Предложишь на троих, а он смотрит так презренно и спрашивает: а ты откуда будешь? – Ну тверской я, не примешь, что ль? А он нехотя так: ну давай… Как будто за его кровные принимаю. И брезговать будет, норовит первый отпить. Как чухонец, ей-богу. А в Москве я свой уже с вокзала, прям там поджидают готовые на троих, а то и на двоих, если деньжата при себе. И под кустом всегда в Москве стакан найдется. В каждом парке! Что хмыкаешь, а ты проверяла? А я проверял! Лежит стаканчик, не крадут, понимают люди, что и другим надобно. А мент, он везде злой, на то и мент! Маленькие истории про киевскую доброту Киев всегда прекрасен, когда поезд грохочет по мосту через Днепр, встают в утреннем тумане печерские церкви среди золота листвы, звенит душа… Вот она, радость Божья, ничего не надо больше… Мы – подружка и я c сыном – приехали в Киев к ее родственнице. Родственница – не старая, не толстая, беспартийная общественница, чудесный тип женщины, которая не пройдет мимо. И всегда поможет, научит, соломку подстелет и сопли подотрет. Но и в лоб даст, если сочтет нужным. Она встречала нас завтраком: яйца, сметана, творог, хлеб, колбаса, сырники, варенье… – А так все завтракают, это не много! Поехали на Крещатик, погуляли с часок. – А вон там шашлычная, настоящий азербайджанец готовит, пойдемте. – Помилуй, дорогая, недавно ели. – Так сколько уже ходим, ребенок проголодался, наверно. Ты кушать хочешь, детка? – Нет еще, спасибо большое. – Ты нездоров? Почему он у тебя ничего не ест? Всё у вас, москалей, не по-людски! – засмеялась она. Отбились от шашлыков ненадолго. На пути встала чебуречная, потом пельменная, за ней – галушечная. – Так что же вы ничего не едите? Откуда силы будут? Перед лаврой она уперлась: я уже сейчас с голоду умру. Всё. Осмотрелась: ну вот, не хотели в шашлычную-галушечную, а тут только ржавая стекляшка-столовка. Придется туда идти. Заходим, пахнет вкусно, выстраиваемся с подносами. Подавальщица наклоняет лоток с куриным мясом: «КАКУЮ ХОЧЕТЕ ЛАПКУ?» 1983 год. Джинсы – царь зверей. Мне скинул кто-то из друзей, я из них сшила ребенку настоящие джинсы, потертые, с фигурными заплатками. Он уже понимает, что такое джинсы, наслушался взрослых, ходит гоголем. Киев. Трамвайная остановка. Старушка нарочито вздыхает, не выдерживает, обращается к народу, указывая на моего сына: да что же это такое, люди добрые, пятьдесят лет советской власти, а как люди живут, детей одеть не во что! Мать-одиночка, наверно, вон штанишки какие на мальчике потертые, в заплатках все. Молодой парнишка в джинсах посмеивается: это так модно, бабушка, вы не понимаете. – Да где это может быть модно, в заплатках-то? – Это, бабушка, на Западе модно, в Америке. – Так в Америке негры нищие, вот они, наверно, так ходят. Ты газеты читай, еще смеется! Женщина, послушайте, приходите завтра сюда, к тому серому дому, первый подъезд, квартира 15. А я вечерком ребенку одежки соберу по соседям. Покажись-ка, сынок, какой у него размер ноги? В главном киевском соборе заканчивается служба. Душно, пахнет ладаном, густая толпа. Душа моя в церкви протестует, разум ее подначивает и глумится. Ну да, красота, а Бог при чем? Ихний Бог вон как маялся, смотрит со стен босой, измученный, а они тут толпятся, бубнят, воротники вышитые. Сытый голодному осанну поет. Эх, да что там… Мне хочется одного: скорей выбраться на свет. Сын был на такой службе впервые. Заворожен действом, пением, огромным сумеречным миром… Шепчет мне: смотри, идет, к нам идет… Приближается поп, громадный, ручищи в перстнях, три креста на шее, золотой весь… Старушки выпихивают к нему сына: благослови мальчика, батюшка, перекрести. Поп смотрит на меня: крещеный сын? – Нет, батюшка. – Крестить придешь? – Нет, батюшка, извините. – Пошла вон! Маленькие истории про владимирскую доброту Владимир – чудесный город, и красивый, и уютный, а уж о щедрости тамошних жителей ходят легенды… В голодное лето 1986 года мой муж и его сотрудник поехали туда в командировку. И мы с сыном присоседились. Прибыли с утра, мужики на работу, мы – по музеям, вечером встретились, пошли в командировочную общагу ночевать, а по дороге зашли в промтоварный магазин. И сразу подивились изобилию. В частности хлопчатобумажных носков как мужских, так и детских. Кинулась выбивать в кассу, а мне говорят: сначала продавец талон должен выписать. Или квитанцию, не помню уже, как правильно сказать, но «выписать». А продавец требует паспорт с владимирской пропиской. А у меня московская прописка. Нет, говорит, не полагается. Справедливость: у вас колбаса, у нас носки. |