Онлайн книга «Хозяйка Серых земель. Люди и нелюди»
|
Или матушка повинна? Отравила, заморочила… хорошо бы так подумать, вину на другого перевести, тогда и на душе облегчение выйдет, если осталось что от этой души. — Только Нинон, которая тебе девиц сватала, стала мешать, — влез Себастьян. От же ж неугомонная душа. — Норов у нее дурной. И запросы, надо думать, росли… вот ты и решила проблему по-своему. А заодно уж и Лихо подставила. — Сообразительный мальчик, — прозвучало почти с нежностью, почти с гордостью, будто бы был Себастьян не жертвенным бараном, о чем, верно, догадывался, но родичем. Сыном. Интересно, если б послали боги сына, то на кого походил бы? Хорошо, что не послали. Без детей оно легче этакие дела решать… Аврелий Яковлевич переложил тросточку в левую руку. — А сваха отказалась на тебя работать. Более того, похоже, влезла в твои дела… небось у нее знакомых вдоволь имелось, рассказали о том, что очень много девушек в Приграничье сватают, да ни одна счастливая невеста назад не вернулась. В полицию донести собиралась? Руку вскинула, пальцы знаком вызова сплетая. — Погоди. — Аврелий Яковлевич успел перехватить. Запястье тонкое, фарфоровое. — Проклясть всегда успеешь. Сама звала, дорогая, а теперь вот злишься, что гости неудобные дюже. — Гости? — со странным выражением повторила она. — Гости… и себя гостем полагаешь, Аврельюшка? Давно она так не называла и ведь только имя произнесла, но как… будто бы само его звучание противно ей. Княжна. Или уже княгиня? И его место — за кругом, а он, холоп, посмел желать иного, и беда не в том, что желал, теперь Аврелий Яковлевич осознавал сие отчетливо, но в том, что она поддалась собственной слабости, за которую не простила ни себя, ни его. А ведь были счастливы. Когда-то? Когда? Так давно, что, верно, только камни эти и помнят. — Чего тебе надобно, дорогая? — Он перехватил трость, приятная тяжесть которой отвлекала от места. И сам же ответил на незаданный этот вопрос: — Крови? Мало стало? В том ваша беда… поначалу-то кажется, что не убудет с тебя капли-другой… или не с тебя… что за горе, принести на алтарь пташку, мышку… кота… человека… особенно если выбрать кого не сильно нужного. Из тех, что не имеют достославных предков. Только цена-то поднимается. И одного уже мало. И двоих. И троих… — Ты так меня и не понял. — Она сказала это тихо, но пальчиком шевельнула, и камни отозвались на движение это утробным гулом. — Да где ж мне… — Все никак забыть не можешь тех девиц? — Не могу, — согласился Аврелий Яковлевич. — И тех, и вот этих вот… и вины с себя я не сымаю. Ни той, ни этой… знал же, что не остановишься. — Тогда почему отпустил? — Любил, дурак этакий. — Любил… много ли стоит твоя любовь… — Она протянула руку раскрытою ладонью, грязною ладонью с содранною кожей, с черным спекшимся мясом. — Посмотри, где я в итоге оказалась… — Из-за меня? — Из-за тебя в том числе! Мне бы… там мне бы хватило… одна девка раз в год… разве много? — Много. Не услышала. — А здесь… ты еще не понял? Это место — клетка… для таких, как я… для таких, как ты… и уйти не позволят никому… — …кто не заплатит выкуп, — закончил Аврелий Яковлевич. — Для того я тебе и нужен? — Сообразительный. — Моей крови, моей силы тебе надолго хватит… — Ее хватит, чтобы вовсе убраться отсюда. Я вернусь в Познаньск. И вернусь не одна… князь Вевельский будет рад представить ко двору свою супругу… Мертвый колдовкин взгляд остановился на Евдокии, которая от взгляда этого отшатнулась, едва не выпав из круга. И близость ее к границе привела призраков в немалое беспокойство. Тоненько захныкали младенчики, засуетились мужики, и блаженный, сунув два пальца в рот, засвистел. — Новую супругу, — добавила колдовка. — Достойную имени княгини Вевельской… — Нет. — Евдокия сумела выдержать взгляд. И руку Себастьянову многострадальную выпустила. Хватит уже за чужой спиной прятаться. Себастьян тут не спасет, самой надобно, за двоих, ведь иначе-то смысла нет… как там в сказках бывает? Пришла девица к колдовке да молодца доброго забрала, потому как обещался ей молодец жениться, а она любила его всем сердцем своим. И этой любви довольно оказалось, чтобы чары темные одолеть. Только, чуяла Евдокия, не все в сказках правда. — Ты мне перечишь, девка? Колдовка руку подняла, и Евдокия поняла, что женщина эта, вида хрупкого, болезненного даже, способна раздавить Евдокию Движением мизинца. Испугаться бы, да… хватит, набоялась. — Лихослав мне муж. Она вытянула руку с перстнем, к которому вернулся изначальный вид его. — В храме венчаны. Перед богами связаны… — Упрямая девка. — Колдовка мизинчик оттопырила, да только не шелохнула им. Значит, и вправду был некий закон, который не позволял вот так взять да убить… а ведь и вправду, почему Евдокия все еще жива? И значит, есть надежда, хоть малая, ничтожная, но… если есть, то Евдокия справится. — Он мой. — Она сама теперь искала мертвого колдовкиного взгляда. — Отдай его мне. И тихо стало. До того тихо, что слышно было, как скребут границу чьи-то когти. — Твой, значит… — По закону, — подтвердил Аврелий Яковлевич, тросточкою шляпу поправляя. — Она пришла к тебе, дорогая… и уже этого довольно. — Что ж, — губы колдовки изогнулись, — раз так, то… отдать не отдам, но коль сумеешь — забери. Заберет. Или попробует хотя бы. Колдовка вскинула руку, и серые камни раздвинулись, впуская Евдокию в круг. Лихослав знал, что она вернется. Мертвая женщина всегда возвращалась. Уговаривала. Приносила какие-то вещи, которые раскладывала перед Лихо… пыталась опутать его сетью своей силы, тоже мертвой и с неприятным запахом. И потому сеть эту Лихо стряхивал. Когда она уходила. Сегодня она явилась не одна. — Иди, — сказала она кому-то, сама оставаясь за чертой, которая отделяла озеро Лихо от иного мира. И стая поднялась, приветствуя мертвую женщину рыком. Стая тоже не отказалась бы убить ее. Или хотя бы кого-нибудь, но волки не смели преступить волю Лихо. Он же… он лежал. Смотрелся в воду. Силился вспомнить хоть что-то, но память таилась на дне черною ягодой. Не достать, не поднять. И быть может, оно и к лучшему. Когда-нибудь Лихо наскучит лежать, тогда он встанет и поведет за собой стаю, ибо так было не единожды. |