Онлайн книга «Хозяйка Серых земель. Люди и нелюди»
|
И ныне со вздохом вынужден был признать он, что решение принял не самое верное. Из окон дуло, невзирая на паклю, белый мох и газетные листы, мучным клеем прилепленные плотненько. И значит, рамы вовсе рассохлись, а по стеклу поползли новые трещины. Летом-то еще ничего, а вот к зиме через этакие окна все тепло выдует, и значит, менять придется. Настроение, и без того в последние дни бывшее отвратительным, вовсе испортилось. Это ж какие траты ждут-с? И подумать-то страшно. Пан Вильчевский не то вздохнул, не то всхлипнул. И свечечку, слепленную самолично им из огарков, которыми постояльцы уже брезговали, поправил. Кособоченькою получилась, зато горела хорошо… почти и не дымила. Он остановился. Прислушался. За дверью было тихо… этак тихо, что аж боязно стало, но жадность и праведный гнев оказались сильнее страха, и из кармана халата пан Вильчевский извлек ключи. Конечно, нехорошо в чужой нумер без спросу входить. Да только… воровать тоже нехорошо! Замок поддался не сразу, со скрипом, заставляя думать еще и об этаких тратах, но дверь все ж отворилась. В комнату пан Вильчевский входил с опаской. И, на пороге остановившись, долго вертел головой, щурился, принюхивался. Пахло духами панны Каролины. И муженька ейного, который пану Вильчевскому был крепко не по вкусу… сердечными каплями, пожалуй. Валерьяновым настоем. Неужто шалят у красавицы нервы? Но баба… с бабы спросу немного. Он все же вошел и дверь за собою прикрыл. И полотенчико, которое на плече нес, положил на столик, решивши, что если вдруг возвернется пан Зусек со своим семейством — а пан Вильчевский самолично всю троицу ко дверям проводил и кланялся еще, но за учтивость ни меднем не пожаловали, — то скажет, будто бы уборку затеял. Конечно. И рядом с полотенчиком легла метелка из гусиных перьев, изрядно потрепанная, кое-где и молью побитая, но в целом весьма даже неплохая. Пан Вильчевский запалил газовые рожки. И скривился. От же… сразу видно, что нет у людей уважения к вещам, вон платье на полу валяется… чулки… а раз свое не берегут, то что тут о чужом говорить? — Отвратительно. — Натура пана Вильчевского требовала немедленных действий, и чулки он поднял. А после поднял и платье, пощупал ткань — хороший, качественный бархат, этакий при грамотном уходе сносу знать не будет, — и покачал головой. Слов не нашлось: платье было испорчено. Ножницами его резали? Ножом? Вот же… пан Вильчевский потрогал длинные дыры… не резаные, скорее уж драные, и вновь покачал головой. Разве ж можно так с одежею? Не по нраву пришлась, так старьевщику снеси, хоть какая копеечка в доме будет, а то и перешей, там кружавчики добавь, там брошку. Вон матушка десять лет в одном платье проходила. В нем и схоронили. Экономно получилось. С Каролиною так не выйдет. Нет, супруга пана Зусека — женщина, вне всяких сомнений, привлекательная, обворожительная даже, однако… растратная. Впрочем, не она одна… вон кто-то на столешницу полированную кружку поставил, мало того что горячую, так еще и не отер ее, и подставочкой побрезговал, оттого и случилось на столешнице круглое пятно. Капли же воска, обнаруженные на ковре, пана Вильчевского и вовсе расстроили. Если воск, то, значится, свечами пользуются. А при неаккуратном пользовании — покои же не оставляли ни малейших сомнений, что аккуратность семейству Зусек была несвойственна, — этак и до пожара недалеко. Пан Вильчевский поджал губы, дав себе зарок всенепременно с жильцами побеседовать, пригрозить выселением. Он в своем праве будет. И плату, каковую внесли аж за три месяца вперед, возвращать не станет, поелику имуществу ущерб причинен. А еще и окорок исчез. Теперь пан Вильчевский почти не сомневался, что в пропаже его виновен пан Зусек. Спроси бы кто, откуда возникла подобная уверенность, пан Вильчевский не нашелся бы с ответом. Вот знал он… Знал. И комнату осматривал внимательно, подмечая все новые и новые признаки того, что с жильцами неладно. Курячьи кости под кроватью в маленькой комнатушке… откудова взялись? И перья тут же, будто бы блажная сестрица Каролины курицу самолично душила. Пятна на паркете неясного происхождения, а коврик кто-то скатал да в шкаф убрал, меж тем коврик лежал не просто украшения ради, но затем, чтоб паркет оборонить… от таких от глубоких царапин и оборонить! Пан Вильчевский не сумел сдержать стона. Присев на корточки, он провел по царапине рукой, убеждаясь, что не только на вид она глубока и длинна… этакую не заполируешь… надобно воском заливать. И главное, непонятно, что туточки творили… граблями пол драли? Он успел подивиться и перевернутой кровати. И цепи, которая шла от вбитого в стену крюка. Вспомнилось, что в прежние времена в комнатушке этой стоял аглицкий шкап со столовым фарфором, и к стене он аккурат на крюки крепился для пущей устойчивости. Шкап пришлось продать… и фарфор… — А что это вы тут делаете? — раздалось вдруг над самым ухом. — Ок-корок ищу… — сумел выдавить пан Вильчевский, которому вдруг стало страшно. Нет, не так… очень страшно. — Окорок… тот, который с кухни пропал? — Д-да… Обернуться пришлось, верней, пана Вильчевского развернули, и сухие пальцы вцепились в подбородок, вздернули, заставляя запрокинуть голову. — Так вы ж сами его выкинули… — Я? — Возмущение было сильней страха. Когда это пан Вильчевский выкидывал вещи? Или продукты… Да, в прошлом году случилось молоку прокиснуть, так он и на прокисшем оладушков напек. Знатные получились. Правда, потом кто-то там животом маялся, но пан Вильчевский невиновный, что ноне люд пошел слабосильный, от оладушек в расстройство приходящий. — Конечно, вы… вы же хозяин… только у вас ключ от кладовой имеется… Он кивнул. Конечно, именно пан Вильчевский и хозяин… и ключ у него имеется… вот он стоит, ключ этот в руке и сжимает… — И окорок этот дрянной был… с душком уже… вот вы и побоялись, что кто-нибудь отравится… Этому утверждению вся натура пана Вильчевского противилась. С душком? Не было никакого такого душка, разве что самую-самую малость… а малость не в счет… с окорока еще неделю супы варил бы… ежели с чесночком, с лучком да поперчить крепко, никто б… — Экий вы упрямый, — упрекнул кто-то, кто знал, как оно было на самом-то деле. — Вы бы, конечно, не стали его выбрасывать… Конечно, не стал бы. Пан Вильчевский в жизни не вверг бы себя в этакие растраты. — …но новый жилец… он вас заставил… — Голос обволакивал, и хотелось ему верить, так хотелось верить… и пан Вильчевский поверил. Новый жилец сразу пришелся ему не по вкусу. И не только ему! |