Онлайн книга «Хозяйка Серых земель. Люди и нелюди»
|
— Нет. Если бы мог покинуть Познаньск, уже ушел бы. Его здесь держат… и луна снова полная. Эржбета нахмурилась. А ведь и вправду полная. И как она не заметила этакой странности? Вчера ведь еще, Эржбета совершенно точно помнила, луна была крохотным новорожденным серпиком. А тут вдруг… — Как такое… Она подошла к окну и решительно отдернула гардину. И вправду… не мерещится ли ей этакое? Луна круглая, раздувшаяся, что мыльный пузырь. Висит над окном, переливается перламутром. — Колдовкина. — Гавриил умел ступать неслышно. И подошел он близко… непозволительно близко, хотя, конечно, для мужчины, который намеревался провести ночь в шкафу Эржбеты — Иржена милосердная, какой конфуз выйдет, если его там обнаружат, — грани позволительного значительно расширялись. Эржбета могла бы отстраниться. Отступить. Или сделать вид, что не замечает этакого вящего нарушения этикета. — Почему колдовкина? — Она отступила, но не в сторону, а к Гавриилу, опираясь на плечо его. — Так говорят… я точно не знаю. — Он нашел Эржбетину руку и пальцы сжал. Нежно так… — Чем сильней колдовка, тем больше она умеет… может… — Даже луну подвинуть с неба? — Нет. — Он покачал головой. — Луна прежняя, но… это морок… мне так объясняли. Он иного свойства, чем обыкновенный… если бы она колдовала не луну, а монету, ты бы ощутила и вес этой монеты, и запах ее… и долго бы думала, что держишь в руках золото. — А на самом деле? — Веточка. Лист сухой… да и просто песчинка. Главное, что пока морок держится, то все, кто эту песчинку видит, принимают ее за монету… — И луну, стало быть… Гавриил кивнул. — Волкодлак слышит ее зов. Старым волкодлакам луна не нужна, чтобы перекидываться. И даже ночь не нужна… …тот прекрасно шел и днем по Гавриилову следу. Изредка показываясь, серая тень средь серых теней, различимая лишь тогда, когда сама желала становиться таковой. — Но вид луны сводит его с ума… он желает крови… здесь слишком много людей. Слишком много запахов. Звуков. Сегодня он пришел за тобой… завтра вернется… — И ты… — Убью его. Он произнес это спокойно, уверенно, будто бы иначе и не могло сложиться. — Но если… если я уеду, — Эржбета сглотнула, — то он… он ведь почует, что меня здесь нет? Гавриил вздохнул. Значит, почует. — Он найдет кого-нибудь другого? — Скорее всего… И этот другой, вернее другая, она ничего не знает… ее не берегут, не стерегут… не защитят. Она, эта неизвестная Эржбете девушка, умрет, потому что колдовка выпустила морок, а Эржбета оказалась слишком труслива, чтобы рискнуть. — Завтра, — она облизала пересохшие губы, — мы пойдем гулять в парк… вечером… — Бета! Ее так никто и никогда не называл. — Если ты думаешь, что я тебя брошу… …не бросит. …семь лет неизвестности точно не по нраву Эржбете. …и вообще, княжна из «Неутоленных желаний» отправилась следом за супругом к дикому Африканскому континенту, а Эржбете всего-то и надо — в парке прогуляться. Парк, он поближе Африки будет. А волкодлаки… должна же быть в ее романе смертоносная компонента… — Я… — Голос предательски дрогнул, все-таки в отличие от смелой княжны Эржбета была не чужда некоторых разумных опасений. — Я буду приманкой. А ты охотником… Гавриил задумался на мгновение, но после покачал головой. — Я буду, — сказал он, — и охотником. И приманкой. А после глянул так, с насмешкой: — Бета, ты же одолжишь мне платье? Эржбета кивнула: все-таки в некоторых просьбах мужчинам не отказывают. — Перепелка цимбалы печалит лес можжевельник… — пробормотал Себастьян, коснувшись губами беломраморной руки. От руки пахло тленом. И появилось ощущение, что сама эта рука лоснилась, словно жиром смазанная. Если и так, то Себастьян очень надеялся, что мазали ее исключительно дамским кремом для пущей белизны и гладкости кожи. Хотя куда уж белее и глаже. Гаже. — Что вы сказали, князь? — Говорю, пальцы у вас удивительно тонкие… такими только на цимбалах играть. — Себастьян ничего не почувствовал. Он надеялся, что тварь, подаренная Мазеной, не издохла. Не передумала подчиняться. И вообще сменила место обитания, поелику в ином случае перспективы лично для Себастьяна вырисовывались совершенно безрадостные. В целом следовало заметить, что перспективы в любом случае вырисовывались безрадостные, но одни явно были безрадостнее других. — Почему на цимбалах? — удивилась колдовка. — А клавесин? — Клавесин — это пошлость! — Себастьян отмахнулся. — То ли дело цимбалы… вот лично вы много встречали девиц, способных сыграть что-либо на цимбалах? Колдовка покачала головой. — Вот и я о том же… в конце концов, музыкальный инструмент есть отражение индивидуальности. А ваша индивидуальность слишком, уж простите, индивидуальна, чтобы можно было привязать ее к клавесину… Руку он выпустил. И с немалым трудом удержался, чтобы не вытереть пальцы о грязную Сигизмундусову рубаху. — Князь, — голос колдовки сделался холоден, — я ценю ваше стремление служить мне, но… мне казалось, что вы не из тех, кто станет выслуживаться. Надо же, какая принципиальная особа. Ей тут целый князь… к счастью, пока еще целый, дифирамбы поет, а она недовольна. Значит, ежели б он с гордою головою потребовал бы плахи, она б принялась отговаривать. — Так ведь, — Себастьян выразительно сунул пальцы под воротничок, — жить-то охота… — Если вам так охота жить, то что вы в Познаньске не остались? — Сам удивляюсь. Евдокия хотела сказать что-то, наверняка едкое, резкое и неуместное в нынешней ситуации, но Себастьян успел перехватить руку. Сдавить. — Скажите, неужели вам не жаль девушку? — поинтересовалась колдовка. — Жаль, — Себастьян был искренен, — но, видите ли, я не склонен к пустому героизму… конечно, если вы пообещаете не вмешиваться, то я попробую девушке помочь. Колдовка повернулась к Себастьяну. Мутные глаза. Темные. И нельзя в такие смотреться, утянет, разума лишит. — Вы правы, князь. — Голос-шепот, голос-шелест, в который надо вслушиваться, чтобы не пропустить ни словечка. — Я вмешаюсь. И не позволю вам все испортить… эта девушка уже обещана. |