Онлайн книга «Ты мой ненаглядный!»
Ночью я проснулась. Мирный ноябрьский снежок шелушился на крыше высокого каменного дома, который было хорошо видно из моего окна. Свет ночника мягко золотил старинную акварель, где в нежных кудрях молодая красотка смеялась смущенно, лукаво, испуганно. Еще был ковер над кроватью: лиса, несущая в горы какую-то курицу. А если бы Зимний не взяли так вовремя, то нас никого бы здесь не было. Слезы подступили к моему горлу, и горячая соленая вода залила лицо. Я с трудом удержалась от рыданий, но что-то сверкнуло в моей голове. Такое прекрасное, светлое, сильное, что я моментально заснула от счастья. Назавтра наступили каникулы. Алка Воронина пришла к нам обедать и с гордостью сообщила, что у них гости: к хахалю приехали брат с женой и друг, с которым хахаль служил в армии. Теперь все «гуляют». У нас было тихо. Красотка в кудрях, тетя Катя в переднике. Тетя Катя была строга, «гулять» не любила сама и дяде Саше не позволяла. Однако пекла пироги и варила холодец, поглядывая на портрет Сталина, украсивший общую кухню. Мы с Алкой сидели на подоконнике, поджав под себя ноги, и смотрели на улицу. Внутри ослепительно ясного снега шатались какие-то пьяные. – Мне главное, чтобы мать снова пить не начала, – рассуждала Алка. – Тетя Таня говорит: «Если мать снова пить начнет, я тебя к себе заберу, не дам тебе помереть». Алкина жизнь была полна опасностей, дни ее, в отличие от моих, были яркими и свежими: то хахаль, то гости, то пьют, то гуляют. Теперь: «помереть не дадут». Тогда я решилась. – Пойдем, – прошептала я Алке, спрыгивая с подоконника. – Я тебе одну вещь расскажу. В маленькой комнате спала домработница, в большой лежала на диване бабуля и читала. Папы дома не было. Фотографии умерших мамы и деда висели на стенах. – Куда пойдем? – Пойдем на кухню, – приказала я. – Здесь не могу. На кухне сидел дядя Саша и парил в ведре ярко-красные ноги. Обычно он делал это по вечерам, но сегодня по случаю наступившего праздника, начал прямо днем, не дождавшись, пока закатится солнце. В руках у дяди Саши была газета, которую он громко читал вслух по слогам. Мы с Алкой попили воды из-под крана. – Пошли в уборную, – сказала я. – Там никого нет. Уборная была самым теплым в квартире и очень уютным местом. Стены ее, выкрашенные в темно-зеленую краску, располагали к задумчивости. – Алка! – прошептала я. – Мой дедушка взял Зимний дворец! Алка открыла рот и ахнула. – Когда? – Как когда? В октябре! – Откуда ты знаешь? – Он сам мне сказал. Перед смертью. Алка горячо заплакала и обняла меня. Я тоже заплакала. – Чего ж ты молчала? Сказала бы Вере Васильне! Я всей душой верила, что мой дед взял Зимний, и это его я узнала в одном из бегущих вчера на картине. Конечно, тот, слева. А может быть, справа. – Он был героем-революционером, – дрожащими губами уточнила я, и сердце ударило в самое горло. – Он жизнь свою отдал борьбе. Мощная ладонь тети Кати хлопнула по двери. – Чего там заперлись? – Сейчас! Погодите! – и я отмахнулась. – Гони их, Катюша! – солидно сказал дядя Саша. – Они уже час там сидят. – Перед самой смертью, – задыхаясь и торопливо сглатывая слезы, продолжала я, – он подозвал меня к себе и сказал, что взял тогда Зимний дворец. – А бабушка знает? – Наверное, нет. Он сказал: «никому». – Да что вы там? Ай обоссались? – спросила сквозь дверь тетя Катя. Она любила меня и терпеть не могла Алку, которая, будучи дочкой «гулящей», могла научить меня ужас чему. – Катюша, я тоже хочу в туалет, – сказал дядя Саша, любивший слова покрасивей. – Гони их оттуда взашей. Мы вышли. Тетя Катя всплеснула голыми руками в муке. – Так что ж вы тут делали? Ночью я не могла заснуть. Тело пылало под одеялом, а память восстанавливала минуту, как дед (тут перед глазами возникала некоторая путаница между моим настоящим дедом, высоким, худым, серебристо-небритым, и этим матросом, который был слева!) подозвал меня к своей кровати и повторил все, что вчера рассказала чернобровая Вера Васильна, тыкая указкой в картину. Утром оказалось, что у меня температура, и я проболела не только каникулы, но целых три дня после этих каникул. Когда я за руку с бабулей вошла в школьный вестибюль, оба наших класса «А» и «Б» были уже построены и развернуты лицами к лестнице. Бабуля приготовилась извиняться, но Вера Васильевна, вся разрумянившись, шагнула навстречу, как будто бы мы принесли ей подарки. – Иди скорей, стройся! – сказала она и расправила брови. На перемене Вера Васильна подошла ко мне: – Панкратова! Мы с Алкой гуляли по коридору. – Воронина, погуляй одна! – сказала Вера Васильна. – Панкратова, иди за мной! В пустом классе были открыты форточки: помещение проветривали, и пахло немного бензином и снегом. – Твой дедушка был революционером? – волнуясь, спросила она. Я покраснела так, что школьное платье прилипло к спине. – Да, был. Он взял Зимний дворец. Большое лицо Веры Васильны пошло пятнами, похожими на гроздья рябины. – Панкратова! Что же ты раньше молчала? Твой дед был героем. Теперь весь наш класс будет этим гордиться. Глаза ее увлажнились, и она быстро погладила меня по голове. После уроков Вера Васильна, расталкивая учеников и родителей, протиснулась к бабуле, ждущей на лавочке в вестибюле с моей шубой и валенками на коленях. Бабуля испуганно приподнялась. – Мы узнали, что ваш муж принимал участие в штурме Зимнего дворца, – сказала Вера Васильна, схватив сильными пальцами ее руку. Бабуля выронила валенки. – Ваша внучка рассказала об этом своей подруге Ворониной, а Воронина рассказала мне. Тот страх, который сковал бабулю, был вряд ли подвластен словам. Но опыт всей прожитой жизни был равен наставшему страху. Она усмехнулась: – Болтушка какая! Вот хвастаться любит! – Какое же тут хвастовство? Ведь этим же нужно гордиться! – А мы ей всегда говорим, – не чувствуя губ, языка, неба, рук и мелко дрожа, отвечала бабуля, – что каждый лишь сам за себя отвечает и нужно своими заслугами жить. За спину другого не прятаться. – Но если в семье есть герой? – Ах, что тут такого? У нас вокруг много героев. – Так я расскажу на линейке ребятам? – полувопросительно сказала Вера Васильна. – Вы знаете, лучше не нужно! Когда это было! Воды утекло! – Бабуля махнула рукой. – А ей привыкать к хвастовству! Она вон и так ни уроки не учит, ни книг не читает. Скажу ей: «посуду помой» – не желает! А тут и вообще ведь от рук отобьется! Нет, очень прошу вас, не нужно! |