Книга Женщина без имени, страница 6 – Чарльз Мартин

Виной тому слезы.

* * *

В пять часов утра я оказался рядом с припаркованным трактором для трейлера на стоянке к югу от Мельбурна. Уровень сахара повысился, я свернул с трассы, остановился и уснул. Мне снились смех, потрясающие нежные голоса, маленькие победы и крупные поражения, мое место в мире и давно-давно минувшие дни. Шум дизеля разбудил меня и вернул обратно. Я вышел из машины, стряхнул с брюк крошки от торта и потянулся – шея одеревенела от того, что я спал, прислонившись к окну. Я вытянул шею и оглядел шоссе. Джексонвилл – на севере, Майами – на юге. Я посмотрел на часы, и дата пробудила мою память.

Сегодня Рождество. Время навестить старика.

Майами славится своей круглогодичной дежурной тропической погодой, профессиональными футбольными командами, богатством, модой, дизайном в стиле ар-деко и бикини-пляжами. Едва ли есть что-то более известное, чем Майами-Бич. К югу от Майами-Бич, через узкую ленту воды и за океанариумом Майами – там жил Флиппер – расположен остров, который называется Ки-Бискейн.

Ки-Бискейн – это семь миль в длину и две мили в ширину. Вдоль его берегов располагаются парки штата, и это означает, что недвижимость на свободном месте стоит довольно дорого. На острове находится отель «Ритц-Карлтон», эксклюзивный кондоминиум «Седьмое небо» тоже здесь. Так как местность прошита каналами, многие дома стоят у воды, и у большинства владельцев по несколько лодок. Точно напротив залива Бискейн, на суше штата Флорида, находятся Коконат Гроув, Корал Гейблс, университет Майами и старая церковь с еще более старым пастырем.

Церковь святого Иоанна Богослова всегда поражает меня своей простотой, и это странно, учитывая то, что католиков трудно обвинить в сдержанности. Я их не осуждаю, мой лучший друг – католик. На самом деле, он мой единственный друг, но это несущественно. Суть в том, что его церковь не облита золотом, как рожок с ванильным мороженым. Церковь грандиозна без величественности. Но это не значит, что ею пренебрегают. Церковный двор вылизан. Всюду роскошные растения, цветы. Щебечут колибри. Каждая арка и каждый крытый переход увиты розами. Вы не найдете ни одного сорняка. Здесь все, что на виду, создано не человеком. Это поражает, и у меня не возникает желания уйти. А я, поверьте, все хорошо осмотрел.

Я добрался до Майами утром, но, учитывая то, что было Рождество и что они служат четыре службы подряд, я не стал спешить в церковь до полудня, ожидая, пока рассеется толпа. Когда я подъехал, на стоянке оставался только черный «Рейндж Ровер». Освободившись от облика графа Монте-Кристо, я вошел внутрь, перевел дыхание и прислонился к тяжелому красному дереву. Мне нравилось это место. В дальнем углу курился ладан. Мерцали свечи. Говорят, исповедь полезна для души.

Возможно, это зависит от того, в чем исповедуешься.

Он сидел в дальнем конце. Руки сцеплены на коленях. Напротив – исповедующаяся на коленях. Между шарфом и очками на опущенной голове я не мог многого рассмотреть, но по изгибам тела это была женщина под тридцать или за тридцать. Она закончила говорить, встала, и он протянул ей бумажный носовой платок. Она вытерла им нос и глаза. Настоящая исповедь. Женщина сделала шаг, затем повернулась, нагнулась к священнику, коснулась рукой его щеки и поцеловала. Нежно. Затем второй раз. Собравшись с силами, она сошла с помоста, скрестила руки на груди и торопливо направилась к выходу. В нескольких шагах от алтаря она остановилась и что-то прошептала. Священник встал и ответил. Я ничего не расслышал. Она удовлетворенно прошла к боковому проходу и начала свое одинокое движение к задней двери – и ко мне.

Ее теннисные туфли поскрипывали на мраморном полу, а мои шлепанцы смачно били меня по пяткам. Я отошел в сторону. Снял шляпу. По моим плечам рассыпались выбеленные солнцем волосы. Женщина прошла мимо. На безопасном расстоянии. Она старательно не смотрела на меня. Спутник на орбите. Я уже видел ее раньше. Она часто сюда приходит. Шарф, солнечные очки, выцветшие джинсы. Ничего броского. Женщина могла быть кем угодно. Или никем. Она пряталась, и это было очевидно. Она скользнула мимо, из-под ее очков текли слезы. Бумажным носовым платком она промокала нос. Пластиковый браслет из больницы висел на ее левом запястье. Я бросил взгляд на исповедальню. Старик на многих так действовал.

Я прошел под сводами. Подошел к креслу. Нас разделяла тонкая занавеска. Я сел лицом к священнику. Моя духовная пуповина. Я отодвинул занавеску. Он был отстраненный, смотрел на дверь, за которой скрылась женщина. Ее аромат чувствовали мы оба.

– Что скажете?

Он посмотрел на меня. Склонил голову набок. Голос звучал тихо. Отец Стеди [5] Кэприз был священником дольше, чем я живу на свете. И если он каким и был, то точно устойчивым. Мало что качало его лодку. В восемьдесят четыре года у него было немного обязанностей в церкви: он заботился о других священниках и, когда мог, выслушивал исповеди. Он приходил и уходил, когда пожелает, хотя он редко покидал это место. Бо́льшую часть времени он бродил по коридорам, подбадривал других, перебирал свои четки и что-то шептал самому себе. Его кормили, давали ему кров, заботились о его нуждах и возвели на пьедестал, с которого он все время пытался спуститься. Он посмотрел на меня краешком глаза.

– Я храню твои секреты?

Я рассмеялся и посмотрел по сторонам. Церковь была пуста.

– Очевидно.

– Тогда не спрашивай меня о других.

– Вы в хорошем настроении.

Его глаза остановились на мне, но он меня не видел. Его что-то отвлекало: он был сосредоточен на женщине, вышедшей за дверь. Я обвел взглядом пространство собора.

– Вам все еще нравится здесь?

– Это дом.

– Что бы вы стали делать, если бы он сгорел дотла?

Стеди медленно повернулся. Его это не тронуло.

– Господь живет не в зданиях.

– Я не об этом спросил.

Он положил ногу на ногу.

– Огонь не враг.

– Нет? А что же тогда враг?

Старик скосил глаза:

– Спичка.

– А что нам делать с пальцами, которые ею чиркают?

Он сделал широкий жест рукой, обводя собор.

– Мы ими строим соборы.

В Стеди не было претенциозности. Все было тем, чем было. И, Господь свидетель, я любил его за это.

Он встал, запахнул свой шерстяной жакет и указал на полукруглый помост под деревьями, прямо над синей водой, там Стеди выслушивал исповеди других священников. Он махнул рукой:

– Идем со мной.

– И вас тоже с Рождеством. – Он улыбнулся, кивнул и застегнул свой жакет «мистер Роджерс». – На улице почти восемьдесят градусов, а вы в шерстяном жакете.

– Мое тело постарело. Мой дух – нет. – Он снова махнул рукой: – Идем.