Онлайн книга «Новая хозяйка собаки Баскервилей»
– Браво! – сказал Валентин Петрович, когда они вошли в лифт. – В каком смысле? – В артистическом. Вы шли так, будто минуту назад в этом самом кабинете мы предавалась разврату. – Господи, да что вы такое говорите! Я, между прочим… – Преподаватель, – закончил за нее Валентин Петрович. – Знаем мы этих учителок. – Какая я вам учителка! У меня студенты… – Простите, Валентин Петрович, у меня два слова, тут арендаторы… – Толстая Шадринцева в неизменной черной вискозе вынырнула из-за угла. – Все потом. Потом, – педалируя на слове «потом», ответил ей директор. – Я понимаю, понимаю. – Глаза Шадринцевой забегали по Наталье Владимировне. – Очень хорошо. Теперь можете идти. Шадринцева опять исчезла за свой угол, а Евграфов со спутницей вышли на улицу. – Господи, да сядьте вы наконец в машину, а то гражданка Шадринцева сейчас из окна выпадет. Она только что платочком не машет. – Боже, да это какой-то марлезонский балет, – пробормотала Наталья Владимировна, залезая в узкой юбке в высокую машину. «А ножки-то какие! С ума сойти!» – неожиданно про себя подумал Евграфов, закрывая за спутницей дверцу автомобиля. Катя теперь ездила в больницу почти каждый день. «Почти» – это было для мамы. На самом же деле – каждый день, а иногда и по два раза. Раненого Юрия Алексеевича не выписывали, как он ни старался произвести хорошее впечатление на медицинскую профессуру, которую согнал к нему старший брат Вадим. – Что вы?! Еще рано. Еще немного в стационаре, потом – санаторий. А потом… Ну, потом мы с вами решим, что надо делать… А пока лежать, спать, сдавать анализы, – говорил один профессор. – Вы похудели. Почему? Надо глюкозку, усиленное питание. Ну и, конечно, покой. У вас здесь, – тут второй профессор обводил глазами палату, – хорошо! Покой! – Так, я не разрешаю вам много читать. Глазам и голове нужен отдых. У вас был очень сильный наркоз. Да и само ранение не из легких. И к этому прибавьте стресс, – бубнил третий и в конце своей тирады удивленно добавлял: – А что это вы такой грустный?! Юра пытался что-то сказать, но его не слушали, а слушали Варвару Сергеевну. – Мама, хорошо, я еще останусь здесь, но прошу, никого ко мне не пускай. – Никого? – Никого! – Даже Вадима? – Тем более Вадима! – Даже Аню? – Даже Аню, моя младшая сестра много охает. – Даже эту самую Катерину? Тут последовала пауза, которую опытная Варвара Сергеевна оценила правильно: «Пусть будет Катя. А то опять отвернется к стене и не будет разговаривать». Так Катя получила пропуск. После того памятного разговора с Алей прошло всего семь дней, когда раздался звонок и мужской голос произнес: – Катя, это Вадим, брат Юры. Прошу вас, навестите его на днях. Если вам не очень сложно. Кате сложно не было. Она в памяти перебирала все, что они обсуждали с этой красивой, известной певицей: «Странная получилась беседа. Неожиданная. И слишком откровенная. А с другой стороны, в такой ситуации иначе и не могло быть. Тем более что я человек теперь не посторонний. Она, эта Корсакова, очень деликатна и осторожна. Как хитро она повернула беседу – говорила только я. Она задавала вопрос как бы между прочим, а я рассуждала, в чем-то убеждала. С другой стороны, они же знакомы, может, поэтому ей сложно сделать какие-то выводы. Родственникам и друзьям всегда труднее. Это с чужими легко. Их, если что, взял да забыл». Катя ждала звонка из больницы, но не думала, что это посещение окажется таким необычным. Когда, минуя все кордоны в лице охранников и все той же Олеси, она вошла в палату, то почувствовала густой запах валерьянки. – А, выпивали?! А закусить? – пошутила она и достала из пакета огромный горячий беляш. – Вот держите, я его в два контейнера положила, чтобы не остыл. Ведь разогретое – это совсем не то. Юра, почему-то небритый и заспанный, не приподнялся на постели, не улыбнулся и даже не поздоровался. Увидев беляш, он скривился: – Думаю, не стоит. Знающие люди говорят, что это опасно. Катя, не ожидавшая такой реакции, тихо произнесла: – Вот и отлично, пусть знающие люди и не едят. Зачем вызывали? – Кто вас вызывал? – Вы? Или ваш брат? Вы бы разобрались, кому из вас я нужнее! – Внутри Кати бушевал огонь. Мамины гены, которые обеспечивали женскую часть этой семьи несгибаемой гордостью, готовы были заявить о себе во всеуслышание. – Не знаю, я никого не вызывал. А за брата и вовсе не отвечаю. – Юрий приподнялся на постели и поправил подушку. – Очень жаль, – Катя аккуратно завернула беляш в салфетку, – ну ничего, Гектору отдам. Скажу, вы передали. Вы не возражаете, я руки помою? Не дожидаясь ответа, она прошла в ванную. Там, едва сдерживая слезы, Катя включила на полную мощь воду и, растягивая время, стала мыть руки. Ей надо было успокоиться – этот хамоватый чиновник, который только притворялся воспитанным, не должен был увидеть обиду, слезы и гнев. Катя посмотрела на себя в зеркало, которое висело над раковиной. Волосы уложены необычным способом, любимый синий пиджачок и даже золотые сережки – она так сегодня старалась. Особенно ей нравились сережки – спасибо маме, которая их подарила. «Они, конечно, не такие огромные и дорогие, как у Корсаковой, но все равно очень милые». Катя вздохнула и, по-прежнему глядя на себя в зеркало, произнесла: – Ну, и фиг с тобой, Юрий Алексеевич! Потом она выключила воду, спокойно вытерла руки бумажными салфетками и вернулась в палату. – До сви… – хотела было сказать она, но на кровати никого не было. В воздухе витал запах мяса с луком, а из затененного угла слышалось слабое чавканье. – Гектор, это ты спер беляш, зараза? Я тебе сейчас трепку задам, – произнесла Катя, не глядя в угол. – Не утерпел, хозяйка, извини, – ответил человеческим голосом «Гектор». В углу в большом кресле сидел Юра и с наслаждением ел беляш. – Чаю дать, Гектор? – Нет, хозяйка, спасибо. Мне бы лапы помыть, больно жирные. – Иди в ванную и помой, только не испачкай мне там все. – Постараюсь, хозяйка. Юрий важно прошествовал в ванную, а вернувшись, доложил: – Лапы чистые. – Отлично, а теперь рассказывай, Гектор, только не ври. Пауза была небольшой, ровно такой, чтобы Катя успела вдохнуть и выдохнуть от облегчения – ссориться она не любила и, даже когда ее обижали, чувствовала себя виноватой. – Она уехала, – послышалось с постели. Катя вовремя удержалась от вопроса. «Она» – неважно, кто это. Важно, что он об этом решил рассказать. Лестно, но горько. Впрочем, что она себе там сочинила? То-то же. Ей и в зоомагазине хорошо, главное, чтобы его не опечатали, но это надо в ножки Евграфову поклониться. И атаку отбил – знакомствами воспользовался, и продавца своего знакомого сосватал, и присматривает сам за ним, пока она тут сестрой милосердия работает. Все это промелькнуло в голове у Кати, и она спросила тоном опытного психоаналитика: |