Книга Аутодафе, страница 18 – Эрик Сигал

— И чем же? — спросил он.

— Наукой.

— Но ведь ты — женщина!

— Тогда я буду ученой женщиной, — ответила она.

Раздосадованный, Ашер решил использовать последнюю возможность, поскольку время явно уходило.

— Дебора, можно задать тебе простой вопрос?

— Пожалуйста.

— Я тебе нравлюсь?

— Да, — смущенно ответила она.

— Тогда… скажи, ты хочешь выйти за меня или нет?

— Достаточно будет односложного ответа?

— Да, — сказал он.

Глядя в его карие глаза, Дебора вымолвила:

— Нет.

Был вечер пятницы, без нескольких минут одиннадцать. Дебора Луриа сидела одна в гостиной и читала Библию. Как всегда, она оставила себе напоследок Песнь Песней.

Она была так поглощена чтением, что не услышала, как в замке повернулся ключ и в дом кто-то вошел. Ее вывел из задумчивости робкий голос:

— Доброго шабеса, мисс.

Она подняла глаза. Перед ней стоял мальчик-христианин, которого они и их соседи нанимали выключать им свет в день отдохновения.

Понимая, что ей даже в одной комнате с ним быть не положено, Дебора потупилась и начала подниматься с дивана.

— Прошу меня извинить, — проговорила она. — Не хочу вас задерживать.

— Ничего страшного. Я сегодня раньше обычного. Могу сначала пойти к Шапиро, а на обратном пути — к вам.

— Нет, нет, — запротестовала Дебора. — Я уже закончила читать.

Она закрыла книгу, аккуратно положила ее на стол и вышла из комнаты.

— Спокойной ночи, — прошептал юноша. Но она, похоже, его будто не слышала.

Когда Тимоти Хоган только начинал работать у Луриа, он едва замечал Дебору — тогда еще застенчивую, нескладную девочку-подростка с темными вьющимися волосами. Но со временем его покорила ее восточная красота.

Он понимал, что это неправильно, но в минуты слабости молился о том, чтобы застать ее, когда придет к ним в пятницу. Чтобы только взглянуть на нее одним глазком.

Он проводил взглядом ее фигуру, растворившуюся в полумраке коридора, и понял, что ведет себя совершенно непозволительно. Этим девочкам вообще не полагается говорить с юношами, не то что с ирландским католиком. Она успела произнести всего несколько слов, а ее милый голос все еще эхом отдавался в комнате.

Тима одолевало любопытство, и он преступил еще одну грань. Наклонившись, он посмотрел, что именно она читала. Его поразило, что задумчивая раввинова дочка сидит в одиночестве и читает Библию.

Дебора разделась в темноте своей спальни и опустила голову на подушку. Мысли ее понемногу отуманивал надвигающийся сон, а перед мысленным взором все еще стояли синие глаза Тимоти Хогана.

«Надо сказать отцу, — твердил ей внутренний голос. — Но тогда папа его наверняка уволит, и я никогда больше его не увижу».

«Я не должна была отвечать ему. Зачем я это сделала?»

И вдруг ее осенило.

Тим Хоган говорил с ней на идише.

В следующую пятницу, хотя она торжественно поклялась себе уйти спать раньше, Тимоти неожиданно объявился еще раньше, в половине одиннадцатого, — и опять застал ее внизу.

— Простите, я вам помешал, — сказал он слегка дрогнувшим голосом.

Она сделала вид, что не замечает его. Но не встала и не ушла, как в прошлый раз.

Спустя мгновение Тим тихо спросил:

— Хотите, я приду позже?

Она выпрямилась, и у нее непроизвольно вырвалось:

— Откуда вы знаете идиш?

— Ну, я же уже четыре года в ваших семьях работаю, было время понахвататься. Но все равно, говорить намного легче, чем читать.

— Вы и читать можете?

— Только очень медленно, — ответил Тимоти. — Вы же знаете, мистер Вассерштайн почти слепой. Когда я ему стал помогать по пятницам, он уговорил меня приходить еще и пару раз на неделе и научил меня читать ему вслух «Дейли форвард».

Дебору тронула мысль о том, как их восьмидесятилетний сосед роется в полумраке собственной памяти, чтобы научить еврейской письменности этого молодого католика.

— Как же он вас учит, если сам ничего не видит?

— А! На это у него разработана своя система! Псалмы он помнит наизусть, поэтому, когда мы проходим какую-то букву, он велит мне найти тот псалом, который с нее начинается. Например, «Господь мой пастырь» начинается с алефа, а «Когда Израиль вышел из Египта» — с бета. И так далее.

— Здорово придумано! — восхитилась Дебора. — И это очень милосердно с вашей стороны.

— Что вы, это такая малость! Ведь мистер Вассерштайн очень одинок! Если не считать меня, единственная ниточка, соединяющая его с внешним миром, это шул [11] .

Он вдруг тихонько хохотнул.

— Чему вы смеетесь? — спросила Дебора.

— Он часто шутит, что из меня вышел бы хороший раввин. Порой мне кажется, он говорит серьезно.

— Евреи не занимаются прозелитизмом, — объявила Дебора, сама удивившись тому, как может быть столь безапелляционной, да еще в такой момент.

— Это меня как раз не тревожит. — Тим улыбнулся, и она вдруг почувствовала себя неловко. У него было такое ангельское лицо… — Но если отец Ханрэхан найдет для меня место, я пойду учиться в семинарию. А там знание еврейской грамоты будет для меня большим преимуществом при изучении Ветхого Завета.

— Иными словами, вы уезжаете? — против собственной воли спросила она.

— Если меня сочтут пригодным для церковного сана.

— Как это понять?

— Понимаете, как и наш Спаситель, я должен быть невосприимчив к искушениям мира, плоти и дьявола.

— А-а… — протянула она, не зная, что еще сказать, и боясь обнаружить свое огорчение по поводу того, что скоро уже не сможет с ним видеться.

— Если честно, дьявол меня не очень беспокоит, — весело продолжал он. — Вот остальные два пункта соблюсти будет посложнее…

Дебора вдруг испугалась. О чем это он толкует? Зачем она позволила втянуть себя в этот разговор? Нервно и торопливо она произнесла:

— Вы меня простите, но мне пора спать.

Усилием воли Дебора заставила себя повернуться и двинуться в Сторону погруженной во мрак лестницы.

Тим проводил ее долгим взглядом. Сейчас его распирало нечто большее, чем простое любопытство. Ему отчаянно хотелось знать, что именно в Писании она читала.

Он взял в руки ее книгу, Библию издательства «Сончино» с параллельным англо-еврейским текстом. Глаза упали на строчки: «…возлюбленная моя, ты прекрасна! глаза твои голубиные под кудрями твоими…»