
Онлайн книга «Внучка берендеева в чародейской академии»
— Вот как и ты над книгами чахнеть… и весь заморенный, дальше некуда… Как по мне, заморенным Илья не выглядел. Хотя стоило признать, что был он куда бледней прочих, не считая Игната. — Ему ж двадцати нема еще, а уже, смотри, глаза ослабли. Спина кривая… …про спину Ильюшину наставник и вправду говорил недоброе, грозился, что того и гляди горбом она застынет. — С животом тоже неладно. И того он не ест, и этого… — Ему ивовой коры попить надобно. И льняного семени. Хорошо от живота помогает, — поделилась я с Еськой, потому как жалко было боярина. — Еще рыльцев кукурузных. — Про рыльца — всенепременно передам. — Еська облизал жирные пальцы. — Но я не о том! Ты вообще, Зослава, хотя ж одного книжника здорового видела? Я пожала плечами. Здорового аль нет, но знакомых книжников у меня было немного. — То-то же! — незнамо чему обрадовался Еська. — А я тебе скажу! Это все из-за пыли. Чуешь? И за мою книжку, где повествовалось о правилах сочетания младших рун, хвать. Грязными руками! Я и возмутиться не успела, как Еська эту самую книжку под нос сунул. Только и чихнула. И вправду, пыльная, а главное, местная пыль едкая, прям спасу нет. — Вот! Видишь? Книжку он на место возвернул. — От нее все болезни идут! И спину ломить начинает. И глаза слабнут. И кашель привязывается, да такой ядреный, что не каждый целитель справится. А самое страшное знаешь что? Еська шептал, а я поневоле наклонилась. Вот оно как выходит. — Что? — шепотом поинтересовалась я, не ведая, надобно ли мне этакое знание. — Что она в уши и нос лезет. — Еська нос свой курносый мацает. — А оттуда уже и в мозги. И пальцем по лбу постучал. Мне. — Вот когда человек тренированный, читавший много, то оно и ничего, поболит голова денек-другой, да и успокоится. Он пальчиком книжечку отодвинул. — А если… Я ж книг столько доселе никогда не читала. И страшно подумать даже, что этая пыль со мною сотворить способная. — А если не тренированный, — с тяжким вздохом произнес Еська, — тогда от нее мозги пухнуть начинают. У некоторых так пухнут, что потом прямо через уши и лезут. Тут-то я не поверила. Да, головою маяться случалось, хотя прежде за мною этакого недугу не водилося. Я-то списывала на тое, что с непривычки оно: когда столько всего в голову впихнуть пытаешься, знамо дело, болеть будет. Небось, когда наешься от пуза, пузо оное тоже мается, пока не пообвыкнет. — Не веришь? — Еська обиделся. — Я ж как лучше хотел. Об этом все знают… Или думаешь, отчего боярские дочки в библиотеку сами не ходют? Шлют кого попроще… А ведь верно… ежели оглядеться, никого тут нету, чтобы исконного боярского роду. — Мое дело предупредить, — царевич поднялся, — а ты уж сама, Зося, думай… да только долго не задумывайся. Как мозги через уши полезут, тогда поздно станет. Ночью спала я плохо. Спросить? У кого? У наставника? Неохота к нему с этаким глупством соваться… а если не глупство вовсе? Но неужто не упредили бы… Или привыкшие, что студиозусы — люд книжный, к пыли устойчивый… еще словечко такое имеется, иноземное… напрочь из головы вылетело. И главное, что чем дольше думаю, тем больше голова болит. В ушах же свербение некое появилось. Я и пальца сунула, глянула и приспокоилась: чистый. Уши-то я мыть привыкшая, а все ж таки нельзя Еське верить, вот чую нутром своим, что нельзя. Из тех он людей, несурьезных, которым байку присочинить, что до ветру сбегать. Однако голова… Три дня я маялась, и в библиотеке стала чувствовать себя на редкость неудобственно. Все принюхивалась, приглядывалась. Четвертого же дня ко мне Еська сам подошел. В библиотеку, правда, соваться не стал, на улице, где мне велено было гулять, выцепил. И верткий такой, зараза! Раз — и под локоток ухватил, пристроился рядом… а вынарядился-то… шальвары шелковые червоного яркого цвету в сапожки заправлены. А те — с носами гнутыми да на каблучку. Кафтан золотой мехом оторочен. Шапка высокая заломлена… красавец. Только вот физия шельмовская к этакому-то наряду не больно идеть. — Как ты, Зославушка? — поинтересовался любезно. Идеть шаг в шаг, головою крутить, а девки, которые гуляли не по медицинское надобности, но сами по себе, прям обомлели. И лица у них сделались такими… недобрыми. Царевич он или так, но не по чину ему со мною под ручку гулять. Я это разумею, и Еська разумеет, оттого и скалится во все зубы, а девкам знай подмигивает. Дразнит. — Спасибо, хорошо, — вежливо отвечаю, а сама только и думаю, куда бы этого кавалера нежданного спровадить. — А мне так не кажется. Побледнела ты… щеки запали… Оно-то, конечно, и щеки запали, и в иных местах убыль случилась, но то, ежели целителям верить, от перерасходу сил. Ничего. Наем еще, было бы чем есть. — Глаза-то, глаза краснющие… — И рукой перед глазами помахал. — Слезятся… Сразу как-то и слезы навернулись. — Говорю же, стерегися книг… небось, и голова болит? Я кивнула. Заболела… вот прямо тут и заболела. — Надо ее померить. — Из-под полы Еська вытащил ленту с узелочками, такую в лавках пользуют портновских, когда мерку снимать надобно. — Шапку сымай, Зослава… Я и стянула. А Еська ловко веревку накинул, на лбу сцепил. — Ох, беда… — Где? Я глаза-то на лоб скосила, но ничегошеньки не увидела. — Большая у тебя голова стала, Зославушка… вот смотри. — Веревку стащил и показал. — Видишь синий узелочек? Вижу, меченый синею ленточкой. — Такая голова у девок быть должна. Ну или еще до зеленого может, коль сильно разумная, — он держал веревку двумя пальчиками. И видела я, что и синяя, и зеленая ленточка были очень далеки от моего узелка. — А может, я просто… Голову щупала. Обыкновенная. Нет, как есть обыкновенная… и шапка-то еще когда куплена. Небось, если б стала голова пухнуть, то и шапка на нее не налезла б. — Не человек… — Может, — охотно согласился Еська и веревку в рукаве спрятал. — Но попомни мои слова. Скоро мозги полезут… беги к целителям. И сгинул, ирод этакий… я же осталась с шапкою в руках. Хотела надеть, да поползло вдруг по щеке что-то мокрое. Тронула — мамочки мои! Серое оно! И такое… аккурат как тесто недопеченное, а пахнет… книжною пылью пахнет! Я палец в ухо сунула… оттуда идет… и из левого тоже! И чего делать-то? |