Онлайн книга «Час негодяев»
|
– Я Кот, цель юго-восточнее отметки пятьдесят, пять кабанов пошли! [63] Внимание! Звук входящих, намного громче, чем должно было быть, а потом удар. Что-то полетело на них сверху. – Цел… – Х-х-х… ха. Кха. Почему-то болело горло. Как при ангине. Он вспомнил маму. И бабушку. Мама наорала на него, когда он пришел зимой без куртки, а бабушка потом поила его горячим молоком с медом. И что-то успокаивающе говорила на украинском, языке, который он до конца не понимал… Куртку у него отобрали. Когда отец приехал из командировки, он спросил, что произошло. Потом поставил его перед собой и долго смотрел. Потом спросил – тебе стыдно? Через неделю отец отвел его в секцию бокса, но он там долго не задержался. В нем никогда не было той злой радости, которая возникает у некоторых людей, когда они сломают человека, когда они видят своего врага с разбитым носом. Он просто не мог понять, что если твой противник показывает, что ему больно, если хватается за какое-то место, то надо бить туда еще раз, чтобы выиграть. В конечном итоге мама устроила скандал и забрала его из секции. Отец еще учил его стрелять, но мать была категорически против, по настоянию матери и бабушки он еще ходил в музыкалку, по классу рояля. И играл на гитаре… А теперь он оказался в Донецком аэропорту. На передовой. – Цел? Ему начали лить в рот воду из фляги, он закашлялся, заперхал, но стало легче. – Дурак, понемногу! Он так захлебнется… Рядом откапывали Тараса… – Что… робытся. Это был Кот. Командир пятого бата Правого сектора, держащего оборону в аэропорту вместе с частями регулярной армии. Кот закончил Одесское артиллерийское училище, но до этой войны никому не был нужен и так и работал таксистом. Пока не начался Майдан. – Арты… п…ры, опять перепутали. С тех пор как Сыча с арты убрали, косяки за косяками идут. «Сыч» был позывной старшего офицера в ОК Юг, к зоне ответственности которого относился ДАП – Донецкий аэропорт имени Прокофьева. Его – опытного артиллериста – вместе с некоторыми другими офицерами «сожрали» люди с самого верха. Муженко и генерал Пушняков, известный как «Дед мопед». Вся эта мафия имела корни в житомирском Восьмом армейском корпусе, который в свое время возглавлял брат спикера Рады… – Целый? – Дышит вроде. – Тащите его. Пошли… Они начали выбираться с позиции, по которой «веселые артиллеристы» прислали пять кабанов – пять снарядов калибра сто двадцать два. Если бы было сто пятьдесят два, скорее всего, ни один бы не выжил… Под ногами хрустели обломки. Донецкий аэропорт строился, как и все новые здания – каркас и на нем навес, и внешний и внутренний, из легких материалов. Теперь все это висело, искореженное, опасное, хрустело под ногами, мешалось… – Осторожно! Танковый снаряд – скорее всего с этого, выжившего из-за неправильных координат танка – пролетел через весь зал второго этажа, ударился в стену. Ровно между ними и неизвестными с другого конца зала. Навредил обоим. Ни одна группа не смогла открыть огонь друг по другу, потом первым делом стало найти укрытие. Затем с обеих сторон все увереннее заговорили автоматы… – Аллаху Акбар! – заорали с той стороны. Чеченцы! [64] – Музыкант! Музыкант… Это к нему обращаются… Он сел… и тут же находящийся рядом побратим толкнул его: – Лежи! … – Лежи, сказал! Это было последнее, что успел побратим – в следующую секунду его достал снайпер. Славик увидел, как брызнула кровь, и побратим упал и больше не шевелился. Он подтянул к себе автомат. Надо сражаться… Спасла их мобильная группа, тогда еще такие были, тогда по аэропорту можно было передвигаться относительно свободно. Это потом все стало простреливаться… Их привели, кого и принесли, вниз, в лазарет. Врач диагностировал сотрясение мозга, по меркам ДАП – мелочь. Вечером он ушел из лазарета и пришел к своим наверх… Наверху была обычная фронтовая жизнь, кто-то готовил что-то вкусное, запах распространялся даже в холл. Кто-то чистил автомат, кто-то латал свою форму – из-за перемещения по узким, изобилующим всякой дрянью проходам и коридорам ДАП форма уже через месяц представляла собой лохмотья. – Музыкант… как? Здесь все называли друг друга только по позывным. – Норм. – Тогда спой. Его гитара была на месте. Из дома он взять свою не смог – гитару привезли волонтеры. Он устроил-ся на топчане, тронул струны. Песня пришла сама собой. В сети связок В горле комом теснится крик, Но настала пора, Лишь потом Кто-то долго не сможет забыть, Как, шатаясь, бойцы Об траву вытирали мечи. И как хлопало крыльями Черное племя ворон, Как смеялось небо, А потом прикусило язык. И дрожала рука У того, кто остался жив, И внезапно в вечность Вдруг превратился миг. И горел Погребальным костром закат, И волками смотрели Звезды из облаков. Как, раскинув руки, Лежали ушедшие в ночь, И как спали вповалку Живые, не видя снов… А «жизнь» – только слово, Есть лишь любовь, и есть смерть… Эй! А кто будет петь, Если все будут спать? Смерть стоит того, чтобы жить, А любовь стоит того, чтобы ждать… Все молчали. Потом один из бойцов сказал: – Треба бы на мову перевести. – Не треба, – процедил командир 5-го батальона ПС, – Цой на русском пел. Катастрофа… Вот точное определение того, что происходило между двумя народами. Виктор Цой, безвременно ушедший на излете советской империи певец, был общим кумиром для всех, и его песни можно было слышать по обе стороны фронта. С этими песнями шли на стену щитов «Беркута» и коротали дни в Донецком аэропорту. На эти песни делали клипы со страшным, обличающим видеорядом, с горящими машинами и домами, с поселками и городами, разрушенными украинскими «градами». У каждого была своя правда. |