Онлайн книга «Общение с трудными детьми»
Узнав о новом скандале, Евгения Алексеевна долго ходила из комнаты в комнату, молча любовалась узором на скатерти, потом нашла в столовой забытую на столе бутылочку с уксусом и долго рассматривала белые фигурные буквы на темно-синем фоне этикетки. Края этикетки были желтые, и было там написано много разных слов. Ее глаза остановились на скромной виньетке, удивились ее простоте. Осторожно поставив бутылочку на стол, она вышла на лестницу, спустилась вниз и позвонила к Коротковым. Там выслушала жалкий бабий равнодушный лепет избитой жены, глядела на нее сухими воспаленными глазами и ушла, не чувствуя ни своего тела, ни своей души. Поднимаясь по лестнице, она неожиданно для себя толкнула дверь Горохова. Ее никто не встретил. В первой комнате сидела девочка лет четырех прямо на голом грязном полу, и перебирала табачные коробки. Во второй комнате за письменным столом она увидела самого Горохова. Это был маленький человек с узким носиком. Он удивленно поднял голову к Евгении Алексеевне и по привычке приветливо улыбнулся, но заметил что-то странное в ее горящих глазах и привстал. Евгения Алексеевна прислонилась плечом к двери и сказала, не помня себя: – Знаешь что? Знаешь что, мерзавец? Я сейчас напишу в газету. Он смотрел на нее зло и растерянно, потом положил ручку на стол и отодвинул кресло одной рукой. Она быстро подалась к нему и крикнула: – Все напишу, вот увидишь, скотина! Ей показалось, что он хочет ее ударить. Она бросилась вон из комнаты, но страха у нее не было, ее переполняли гнев и жажда мести. Влетев в свою комнату, она сразу же открыл ящик письменного стола и достала бумагу. Игорь сидел на ковре и раскладывал палочки, проверяя их длину. Увидев мать, Игорь бросил работу и подошел к ней: – Мама, ты получила деньги? – Какие деньги? – спросила она. – От отца. Папины деньги получила? Евгения Алексеевна бросила удивленный взгляд на сына. У него вздрагивала губа. Но Евгения Алексеевна думала все-таки о Горохове. – Получила, а тебе что нужно? – Мне нужно купить конструктор. Стоит тридцать рублей. – Хорошо… А при чем папины деньги? Деньги все одинаковы. – Нет, не одинаковы. То твои деньги, а то мои! Мать пораженная смотрела на сына. Все слова куда-то провалились. – Ты чего на меня смотришь? – сгримасничал Игорь. – Деньги эти папа для нас дает. Они наши, а мне нужно купить конструктор… И давай! Лицо у Игоря было ужасно: это было соединение наглости, глупости и бесстыдства. Евгения Алексеевна побледнела, отвалилась на спинку стула, но увидела приготовленный листик бумаги и… все поняла. В самой глубине души стало тихо. Не делая ни одного лишнего движения, ничего не выражая на белом лице, она из стола достала пачку десяток и положила на стекло. Потом сказала Игорю, вкладывая в каждое слово тот грохот, который только что прокатился в душе: – Щенок! Вот деньги, видишь? Говори, видишь? – Вижу, – сказал тихо испуганный Игорь, не трогаясь с места, как будто его ноги приклеились к полу. – Смотри! Евгения Алексеевна на том же заготовленном листке бумаги написала несколько строк. – Слушай, что я написала: «Гражданину Жукову. Возвращаю поступившие от вас деньги. Больше посылать не трудитесь. Лучше голодать, чем принимать помощь от такого, как вы. Е». Не отрываясь взглядом от лица сына, она запечатал деньги и записку в конверт. У Игоря было прежнее испуганное выражение, но в глазах уже заиграли искорки вдохновенного интереса. – Этот пакет ты отнесешь этому гражданину, который бросил тебя, а теперь подкупил тебя старым ножиком. Отнесешь к нему на службу. Понял? Игорь кивнул. – Отнесешь и отдашь швейцару. Никаких разговоров с от… с Жуковым. Игорь снова кивнул головой. Он уже разрумянивался на глазах и следил за матерью, как за творящимся чудом. Евгения Алексеевна вспомнила, что-то еще нужно сделать… – Ага! Там рядом редакция газеты… Впрочем, это я отправлю по почте. – А зачем газета? Тоже о… этом… Жу… – О Горохове. Напишу о Горохове! – Ой, мамочка! И ногами бил, и линейкой! Ты напишешь? Она с недоверием присматривалась к Игорю. Мать не хотела верить его сочувствию. Но Игорь серьезно и горячо смотрел ей в глаза. – Ну, иди, – сказала она сдержанно. Он выбежал из комнаты, не надевая кепки. Евгения Алексеевна подошла к окну и видела, как он быстро перебегал улицу, в его руке белел конверт, в котором она возвращала жизни свое унижение. Она открыла окно. На небе происходило оживленное движение: от горизонта шли грозовые тучи. Главные их силы мрачно чернели, а впереди клубились веселые белые разведчики; далеко еще ворчал гром, от него в комнату входила прохлада. Евгения Алексеевна глубоко вздохнула и села писать письмо в газету. Гнева в ней уже не было, но была холодная, уверенная жесткость. Игорь возвратился через полчаса. Он вошел подтянутый и бодрый, стал в дверях и сказал звонко: – Все сделал, мама! Мать с непривычной, новой радостью взяла его за плечи. Он отвел было глаза, но сейчас же глянул ей в лицо чистым карим лучом и сказал: – Знаешь что? Я и ножик отдал. Письмо Евгении Алексеевны в газету имело большой резонанс, ее личность вдруг стала в центре общественного внимания. К ней приезжали познакомиться и поговорить. Целый день звонил телефон. Она не вполне ясно ощущала все происходящее, было только понятно, что случилось что-то важное и определяющее. Она в особенности убедилась в этом, когда поговорила с Жуковым. – Слушайте, как я должен принять вашу записку? Евгения Алексеевна улыбнулась в трубку: – Примите это как пощечину. Жуков крякнул в телефон, но она прекратила разговор. Ей захотелось жить и быть среди людей. И люди теперь окружили ее вниманием. Игорь ходил за матерью, как паж, и осматривался вокруг с гордостью. Никто с ним не говорил об отце, все интересовались Евгенией Алексеевной, как автором письма о Горохове. Игорь сказал ей: – Они все про Горохова, а про нас с тобой ничего и не знают. Правда? Мать ответила: – Правда, Игорь. Только ты еще помоги мне. Займись, пожалуйста, Ольгой, она совсем распустилась. Игорь немедленно занялся. Он через окно вызвал Ольгу со двора и сказал ей: – Слушайте, уважаемая Ольга! Довольно вам дурака валять! Ольга направилась к двери. Игорь стал в дверях. Она глянула на Игоря: – А как? – Надо слушаться маму. |