Онлайн книга «Владимир Высоцкий. Жизнь после смерти»
|
там ведь в небе для вас херувимы поют. Спрячь ключи от ворот, погоди отворять… Ну, зачем он вам там? Пусть другие войдут. Но все кончено… Крик оборвался, спазмы сжаты, и горло немеет. Мир проснулся и не разрыдался. Видно, мир безнадежно болеет. Что ж, помянем его – пусть наступит покой. Мы устали рубцы до крови раздирать, кулаками бить в грудь, захлебнувшись строкой, а потом, похмелясь, все по-новой прощать. Да и совесть молчит – неуютно ей тут. Лишь заденешь струну – испугавшись, замрет. Где-то музы оркестрами сводными лгут… Только совесть в набат, словно в колокол, бьет. Перестроить охрипшую лиру — не хватило годов, слава богу. Но надорванный голос по миру, как в войну, объявляет тревогу. Все молчали, лишь струны не дали уснуть… Где же ваши слова? Где же ваши дела? В темноте, задрожав, пробивали нам путь. А поводырем нам наша совесть была. Уже каждый слова для себя подобрал, только рта не раскрыть да не выплюнуть их. Но нашелся чудак: и за всех откричал, и за всех отстрадал – да сорвался, затих… Ах, как трудно болеть за Россию! Каждый крик – в сердце пуля шальная. И рыдать, и смеяться над нею, материться, шепча: Дорогая! Как хотелось писать о любви, о весне, о прозрачных мечтах с голубым кораблем. Но когда в душах хворь – боль дрожит на струне. Все же, морщась, не мед – зелье горькое пьем! Вот бы песню сложить, чтобы враз обо всем! Только сердце одно, да и жизнь коротка. Почему ж, как струну, свои нервы мы рвем? Знать отступит болезнь, знать цена велика… Ах, как тошно от сладкой надежды! Век не наш – времена исцеленья. Но меж прошлым и будущим между в душу брошены зерна сомненья. Мне бы зубы сомкнуть, закусить бы губу до кровавых молитв, до вопросов немых… Бросить к черту дела да задуть в ту трубу, созывая всех тех, кого нету в живых. И последний парад, и по коням – вперед! Пусть несется в сердцах сумасшедшая рать. А стрела своего супостата найдет — ведь ей право дано второй раз выбирать… Не окончена времени повесть, и ни времени нет, и ни рода… Лишь на совесть зарытая совесть на Ваганьково, справа от входа». Булат Окуджава: «Ну, много уже здесь… И вообще за это время много уже говорили об этом трагическом происшествии. Но я думаю, что самое ужасное заключается не в том, что это случилось, а в том, что Высоцкий до последнего дня мечтал увидеть свои стихи опубликованными. Так это и не произошло… Мечтал выступить с афишей – не было. Вот, я думаю, это самое печальное. Очень короткая песня в его память… О Володе Высоцком я песню придумать решил: вот еще одному не вернуться назад из похода. Говорят, что грешил, что не к сроку свечу затушил… Как умел, так и жил, а безгрешных не знает природа. Ненадолго разлука, всего лишь на миг, а потом отправляться и нам по следам по его по горячим. Пусть кружит над Москвою охрипший его баритон, ну а мы вместе с ним посмеемся и вместе поплачем. О Володе Высоцком я песню придумать хотел, но дрожала рука, и мотив со стихом не сходился… Белый аист московский на белое небо взлетел, черный аист московский на черную землю спустился». Вероника Долина: Поль Мориа, уймите скрипки! К чему нагрузки? Его натруженные хрипы — Не по-французски. Пока строка, как уголь, жжется — Пластинка трется. Пусть помолчит, побережется — Не то сорвется. Всадник утренний проскачет, Близкой боли не тая, Чья-то женщина заплачет, Вероятно, не твоя. Лик печальный, голос дальний — До небес подать рукой. До свиданья, до свиданья, До свиданья, дорогой! А кто-то Гамлета играет, Над кем не каплет. И новый Гамлет умирает — Прощайте, Гамлет! Но вот и публика стихает, Как будто чует. Пусть помолчит, не выдыхает — Его минует. По таганским венам узким Изливается Москва. А вдова с лицом французским — Будет много лет жива. Вон газетчик иностранный Дико крутит головой. Кто-то странный, кто-то пьяный, Кто-то сам – полуживой. Усни спокойно, мой сыночек, — Никто не плачет. О, этот мир для одиночек Так много значит! Переулочек глубокий — Нету близкого лица. Одинокий, одинокий, Одинокий – до конца… Александр Дольский: «Сейчас много песен появилось памяти Высоцкого. Почти каждый автор сочиняет посвященную его памяти песню. Я считаю, что это хорошо, это правильно… Еще долго его образ и его творчество будут вдохновлять поэтов. Я горжусь тем, что сочинил песню, посвященную ему, когда он был жив. Он знал эту песню. В ней, естественно, говорится о Высоцком как о живом. Я думаю, это и правильно… Словно тысячи тысяч оркестров разодрали мелодии плоть — миллионы нещадных маэстро стали палочкой сердце колоть. Будто бич резал напропалую, этот ритм, что у пульса в плену, — оплеухи нужней поцелуев — поцелуям мы знаем цену. И слова зазвучали, как клекот пораженного насмерть орла, полоснули до горла от легких, и ворочалась совесть и жгла. Я увидел, как он изначален, облекая в простые слова наши муки, и смех, и печали, как повинна его голова. Приоткрыл он понятья и вещи, что казались яснее всего. Несчастливый становится вещим — это счастье для паствы его. А за мужеством (как ни усердствуй) проступает, печалью дыша, уязвимое, нежное сердце и трепещет живая душа. Если падает бард и скиталец, |