Книга Двадцатое июля, страница 119 – Станислав Рем

Даллес допил кофе и принялся внимательно рассматривать пятно на дне чашки:

— Умеешь ты убеждать, Геро. Вот только захочет ли он встречаться с нами в Швейцарии?

— Не о том думаешь. — Геверниц взял поднос и забрал из рук Даллеса посуду. — Что он потребует взамен — вот что меня больше интересует.

* * *

Штольц пытался задремать, но не получалось.

— Чего вы всё ворочаетесь? — Бургдорф приподнялся на локте, посмотрел в темноте в ту сторону, где лежал журналист. — Нам нужно выспаться. Неизвестно, что будет завтра.

Штольц закрыл глаза, но сон так и не шел.

— Вас что-то беспокоит, — сделал вывод корректор. - И причина, как я понимаю, заключается во мне. Ведь так?

— Да.

— Что ж, давайте обсудим. — Бургдорф присел. — Вас волнует тот факт, что я смог хладнокровно убить человека?

— Нет.

— Странно. Любого другого на вашем месте в первую очередь волновало бы именно это. Тогда что?

Штольц некоторое время молчал, потом не выдержал и сказал:

— Когда Мюллер меня допрашивал, мне показалось, что он знает вас. Это так?

— Почему вам так показалось?

— Судите сами. Ко мне приходит русский. От вас. За ним следят.

— Или — за вами.

— Согласен. Но в любом случае довольно странно, что сам шеф гестапо, вместо того чтобы приказать притащить меня к нему, едет на квартиру к малозначительному журналисту и второстепенному заговорщику, допрашивает его тет-а-тет, без свидетелей, а потом лично стреляет в него. Затем поджигает дом, чтобы замести следы. Попахивает дешевым детективом. Вам не кажется?

— Допускаю.

— А потом я обнаруживаю засаду, которая караулит вас. Причем ждали вас там долго: судя по тому, как обустроился убитый вами приятель. Кто вы? Почему Мюллер уделяет вам столь пристальное внимание?

Бургдорф заложил руки за голову:

— Правда вам может не понравиться.

— Правда всегда не нравится. Это ложь красивая и липкая. А правда жесткая и страшная.

— Вы женаты?

— Да,

— Где ее спрятали?

Штольцу жутко хотелось курить, но сигарет не было. Да если бы и были, в чужом доме он не пошел бы на такое неуважение к хозяину. Их временно приютил ветеринар, который в свое время лечил собаку журналиста. У них тогда сложились приятельские отношения.

— Почему вы решили, что я ее спрятал?

— Убить хотели вашу соседку. Значит, жены не было дома.

— Я отправил ее в Гетенбург, к родне.

— Правильное решение. Этот культурный город, как и Дрезден, бомбить не станут. — Штольц промолчал. — Вспомнили о супруге? — Темнота не позволила журналисту увидеть усмешку на лице двойника Гитлера.

— Нет. Просто у меня начинает зарождаться недоверие к вам.

— Отчего? Я не уголовник. И не государственный преступник. Не заговорщик, в отличие от вас.

— И тем не менее. Мне кажется, вы не тот, за кого себя выдаете.

— И вы абсолютно правы. — Корректор зевнул и спокойным тоном, как бы между прочим, продолжил: — Я двойник фюрера.

«Выходит, тот убитый сказал правду», — подумал Штольц.

— Что значит — двойник Гитлера?

— А что в этом удивительного? Каждый человек имеет в нашем мире похожего на себя гуманоида. Вы тоже на кого-то похожи. Только ваш визуальный близнец никому не известен. А мне вот не повезло.

— Расскажите подробнее.

— Это не столь интересно, как кажется на первый взгляд.

— И все-таки. Как вы стали двойником?

— Довольно банально. — Бургдорф снова прилег. — Я часто посещал собрания, на которых выступал фюрер. Слушал. Запоминал. Потом пересказывал на работе. Но делал это, видимо, так эмоционально, что начинал повторять жесты и манеры Гитлера. Однажды Гейнц, работник нашей фабрики, предложил мне сделать прическу как у Адольфа и наклеить усы. Одним словом, посмеялись мы с ним в тот вечер от души. А на следующий день он, то есть Гейнц, донес обо мне в гестапо. Приехали, посмотрели на меня. Ничего не сказали. Гейнц после их приезда не прожил и двух дней: его убили прямо возле проходной. Говорили, что якобы ограбление. Только я в это не поверил. Потому что через две недели меня вызвали в Управление на Принц-Альбрехтштрассе, 9. Там я и познакомился с Мюллером.

— Вы встречались с Гитлером?

— Разумеется. Особенно часто — в последние полгода. Знаете, Карл, а быть двойником знаменитой личности порой не так уж плохо. Мне полностью переделали зубы — под фюрера. Я лежал в госпитале с пулевым ранением, идентичным тому, которое получил Гитлер во время той, первой войны. Жрал от пуза. Опять же, доступный женский медперсонал… Вы не поверите, но я столько кинопленки с Гитлером просмотрел, сколько не видел ни один немец в рейхе! И все для того, чтобы научиться в точности копировать его. И теперь я могу повторить все его движения, жесты, мимику…

— С вами работал только Мюллер?

— Нет, что вы. Мюллер скорее был моей охраной. Со мной работал сам рейхсфюрер. Вот кто был полностью заинтересован в конечном результате. Плюс три врача и психолог.

— Зачем это рейхсфюреру?

Корректор рассмеялся:

— А вы еще не догадались?

«Господи! — верная мысль неожиданно озарила Штольца. — Покушение на Гитлера. 20 июля..>

— Высший балл за правильный ответ.

— Но тогда, выходит, Гиммлер все знал о заговоре. Знал и… ждал.

Бургдорф поднялся, прошлепал к окну, посмотрел на темную улицу.

— Когда я услышал по радио выступление доктора Геббельса, сразу понял, что скоро за мной приедут. Вот так мне и пришлось стать беглецом. А потом и вы влипли в эту историю.

Штольц положил ладонь на глаза. В каком же беспринципном и аморальном обществе они живут? Гиммлер являлся негласным руководителем заговора… И теперь он убирает свидетелей своего предательства. А если не убирает, а наоборот?! Ведь Мюллер сказал, что Гитлер мертв. Вот почему они ищут старика. Подмена! Господи, как же все отвратительно^.

Карл посмотрел на тщедушную фигуру марионетки, силуэт которой маячил в оконном проема

— Что вы собираетесь делать дальше?

Бургдорф обернулся:

— Мне нужно выбраться из страны.

— Это нереально.

— А я не говорил, что сейчас. На данный момент следует надежно спрятаться. Укрыться в каком-то другом подвале и ждать, пока все утихнет.

— Вы уже прятались.

Корректор развел руками:

— Стечение обстоятельств. Кстати, как вы думаете, следили за вами или все-таки за русским?