Онлайн книга «Двадцатое июля»
|
— Ну уж нет. — Мюллер отставил свой бокал и поднялся. — Вы, если хотите, можете списывать себя со счетов, а я еще поиграю. Уже покидая кабинет Шелленберга, он вдруг остановился, резко развернулся, расстегнул клапан нагрудного кармана кителя и достал лист бумаги. — Вальтер, вы знаете, как я к вам отношусь. И тем не менее даю вам шанс. Вот постановление на арест адмирала Канариса. Воспользуйтесь им. — Мюллер протянул документ бригаденфюреру. — Как? — По своему усмотрению. Водитель, едва завидев выходящего из дверей PCXА шефа гестапо, тотчас завел двигатель. — Куда прикажете, господин группенфюрер? — В министерство пропаганды. Шелленберг меж тем осторожно выглянул в окно. Проследив, за каким поворотом скрылась машина Мюллера, он усмехнулся и поднял бокал: — За ваше ослиное здоровье, папаша-Мюллер. А также за здоровье Бормана, благодаря которому, кажется, мой зад будет спасен.. Бригадефюрер выпил, сел в кресло, положил перед собой постановление на арест бывшего руководителя абвера и задумался. …Мюллер угадал. Звонил Борман. Лично. Впервые после лета 1943-го. И именно разговоре ним вывел шефа внешней разведки из душевного равновесия. Оказалось, что руководитель партийной рейхсканцелярии давно уже был проинформирован о деле «168». И теперь он не просто намекнул, что категорически против какого бы то ни было вмешательства войск СС в конфликт. Нет, он напрямую и в самой что ни на есть ультимативной форме предупредил одного из руководителей операции «Гиммлер против Гитлера», что если тот все-таки рискнет выкинуть подобное коленце, его постигнет судьба тех, кто находится сейчас в штабе резервистов. Таким образом, Шелленберг оказался меж двух огней. С одной стороны Гиммлер — человек, на которого он сделал ставку и с которым до сих пор никак не может связаться, а с другой — Борман, второе лицо в партии, а значит, и в рейхе. И все это на фоне полной неизвестности, жив Гитлер или нет. Вкупе с полной осведомленностью Бормана «Если фюрер уже скончался, Гиммлер сможет вытащить меня из двойственного положения. В противном же случае…» — Зуммер внутреннего телефона сбил Шелленберга с важной мысли. — Господин бригадефюрер, — услышал он голос помощника, — включите радио. Экстренное сообщение министра пропаганды! Шелленберг повернул ручку громкости, и кабинет заполнился звуками знакомого нервного голоса: — …малочисленная группа тщеславных, бессовестных и в то же время недалеких офицеров организовала конспиративный заговор с целью устранения фюрера, а попутно и ликвидации вооруженных сил Германии. Бомбой, подложенной под стол во время совещания, тяжело ранены ряд офицеров, в том числе и наш фюрер. Но рейхсканцлер и фюрер партии остался жив! Клике заговорщиков не удалось уничтожить цвет нашей нации! Я это воспринимаю как подтверждение… Шелленберг выключил радиоприемник. Вот теперь все встало на свои места. Он аккуратно сложил постановление об аресте Канариса вчетверо и положил его во внутренний карман. «Хайль Гитлер, господин Борман!» * * * Гиммлер нервно прохаживался по лётному полю. Всего каких-то полчаса назад он собирался вернуться в Берлин. Самолет уже подготовили к вылету, когда врач вдруг сообщил, что фюреру стало лучше. Рейхсфюрер ругался редко. Но тут в сердцах он выплеснул наружу все свои эмоции. Теперь этого человека, тем паче в сумерках надвигавшейся ночи, мало кто смог бы сравнить со словесным портретом «учителя словесности», составленным некогда Вальтером Шелленбергом. Гиммлер и по сей день был благодарен за тот «портрет» руководителю внешней разведки. Ему часто вспоминались юные годы, когда он, Гиммлер, будучи еще совсем мальчиком, мечтал о карьере экономиста-аграрника. Окончить Мюнхенский политехнический институт, изучать ботанику, химию, разные виды удобрений… Но судьба распорядилась иначе. И во имя чего, спрашивается? Чтобы теперь стоять в полной растерянности посреди лётного поля? Когда ж этот день наконец закончится? Закончится хоть как-то… Главное, чтобы закончился. Гиммлер не знал и не мог знать, что на этом лётном поле его «стреножил» Борман. Именно по указанию рейхслейтера два оперировавших Гитлера врача выдавали «в свет» ложно-обнадеживающую информацию, будто бы фюрер выживет. На самом деле оба хирурга прекрасно знали, что рейхсканцлер уже не жилец на этом свете. Знал о том и доктор Керстен. Но тоже молчал. Последний разговор с Гиммлером о судьбе евреев навел его на мысль, что если правительство Германии поменяется и изменит внешнеполитический курс, то вопрос о возвращении подданных европейских держав решится сам собой. И уже не Гиммлер будет решать судьбу евреев. А потому доктор тихо и мирно дремал теперь в кабине самолета. В то время как его босс продолжал метаться по пустынному лётному полю, выплескивая накопившиеся эмоции в сгущавшиеся ночные сумерки. Гиммлер попытался успокоиться. Однако нервная дрожь по-прежнему сотрясала все тело, не собираясь потакать его благим попыткам. Гиммлер же меж тем каждой клеткой кожи чувствовал, что события потихоньку, тонкой струйкой, точно песок сквозь пальцы, выходят, уплывают из-под его контроля. Хотя, с другой стороны, он ведь сам приказал отключить связь, предварительно оповестив всех, что фюрер жив! И последовавшее чуть позже радиовыступление Геббельса подтвердило его слова. А иная информация и не должна была поступить в Берлин! Ее просто не было, иной информации! Но тогда откуда это неприятное ощущение, словно тебя обвели вокруг пальца?.. «Фельгибель? — Гиммлер стер платком слюну, обметавшую уголки губ. — Фельгибель… Неужели?.. Да, так оно и есть! Он мне соврал. Мятеж в Берлине начался одновременно с покушением на Гитлера! И он должен был начаться независимо от результата взрыва. Идиот! — обругал себя Гиммлер. — Ты же никогда и никому не верил на слово! А тут надо же, доверился… Впрочем, еще не все потеряно. Если фюрер выживет, то тот факт, что я находился рядом с ним, мне зачтется ему. А если нет?! К тому же одному Богу известно, что творится сейчас в Берлине…» — Эй, кто-нибудь, — крикнул рейхсфюрер в темноту, — приведите ко мне Фельгибеля! И сбегайте к врачам, узнайте, как обстоят дела у фюрера! Один из офицеров (кто именно — Гиммлер в темноте не разглядел) тотчас скрылся за деревьями. А спустя двадцать минут из той же темноты чей-то голос доложил, что состояние фюрера стабилизировалось, но сознание к нему еще не вернулось. — Хорошо. Я понял… — А полковник Фельгибель повесился, — вырос из темноты и вытянулся перед Гиммлером исполнивший его приказание офицер. — Что значит… повесился?! Кто позволил? Почему допустили?.. — Гиммлер сорвался на истерический крик: — Как повесился?! — На собственном ремне, господин рейхсфюрер. Виновные будут наказаны. — От страха офицер клацал зубами. Гиммлер смачно выругался второй раз за сутки. Потом закурил сигарету. «Кажется, уже пятая за сегодняшний день, — припомнил он. — Это плохо. Значит, нервы сдают». |